Горбачев. Его жизнь и время - Уильям Таубман

После конференции он был “таким веселым и уверенным”, что Черняев поостерегся высказывать ему какие-либо замечания. Он тоже с радостью отмечал, что Горбачев – “политик, наделенный огромной уверенностью в себе, мастер вести за собой людей, убеждать их и подчинять своей воле”. Конференция ознаменовала “небывалый поворотный пункт”. Но Черняева, как и бо́льшую часть либеральной интеллигенции, по-прежнему тревожило и даже повергало в “уныние” антиперестроечное недовольство многих делегатов и ощущение, что, не поставь их Горбачев на место, они непременно потопили бы накренившийся корабль. Поэтому уникальная способность Горбачева вести за собой людей была поводом не только для радости, но и для беспокойства. Его сильные стороны делали возможным почти все, но его же слабые стороны ставили под удар весь проект преобразований. С навязчивым упорством нападая на Ельцина, вспоминал Брутенц, “он сделал еще один шаг по пути в ельцинскую Каноссу”[1266].

Сам Горбачев понимал, что конференция расшевелит “правоконсервативную оппозицию”. До конференции он испытывал “колебания, боязнь оторваться” от старых идей и установлений, даже опасался “бунта на борту”. Теперь же он отбросил все былые сомнения и решил идти вперед на всех парусах: “Нельзя было терять ни дня, ни часа – время, нам отпущенное, было строго лимитировано”[1267].

Однако времени было потеряно гораздо больше, чем час или даже год. В итоге в числе потерь оказался и сам Советский Союз – в значительной степени из-за той проблемы, которая впервые ясно обозначилась в 1986 году, а к 1988 году оттягивала на себя уже изрядную часть внимания Горбачева. В СССР это называли “национальным вопросом”, подразумевая непростые отношения между множеством народностей, живших бок о бок в Союзе Советских Социалистических Республик, особенно между русскими и нерусскими, но также и между другими – например, между армянами и азербайджанцами. До революции 1917 года все нерусские томились в “тюрьме народов”, как называл Ленин Российскую империю. По-своему опередив время и осознав привлекательность этнического национализма, Ленин умело использовал его, чтобы совершить революцию, а затем попытался укротить его, предоставив нерусским народам собственные атрибуты власти – отдельные советские республики с собственными законодательными органами, академиями наук, флагами, гимнами и даже министерствами иностранных дел. Теоретически СССР являлся федеративным государством, хотя на деле был сверхцентрализованным образованием. Входившие в его состав республики даже обладали “правом выхода”, но уже Ленин лишил это право какой-либо реальной силы, поставив условие, что осуществить его может только пролетариат под руководством Коммунистической партии. Сталин, которого Ленин назначил народным комиссаром по делам национальностей, сокрушил своим тоталитарным кулаком последние остатки настоящего национализма. Хрущев несколько ослабил узду – додумался назначать руководителями местных республиканских компартий представителей коренных национальностей. Брежнев откупался от местных начальников, закрывая глаза на их коррупцию, лишь бы все в их вотчинах оставалось тихо и спокойно. Но, угнетая нерусские народы и одновременно наделяя их формально самостоятельными национальными институтами, Кремль готовил их к новым бунтам. Устав от своего ложного положения, эти народы давно хотели превратить внешние признаки автономии в реальную власть. И пройдет совсем немного времени (понадобится толчок от Ельцина и разных других политиков), прежде чем сами русские, несмотря на свою господствующую роль в якобы федеративном государстве, тоже взбунтуются и потребуют собственной независимости.

Почему же Горбачев не предвидел рост национальных волнений? Мало кто (если вообще кто-либо) из советских руководителей читал обширную западную литературу о национализме, не делал этого и Горбачев, который, впрочем, не ленился знакомиться с сочинениями левых европейских политиков[1268]. Горбачев был не единственным советским лидером, не понимавшим, какие события вскоре произойдут. Впрочем, как ни странно, к особой слепоте приводило присущее ему сочетание идеализма и оптимизма. Горбачев возлагал огромные надежды на реформированный социализм, который, как он думал, одинаково устроит и русских, и нерусских. Будучи убежденным интернационалистом, он, тем не менее, полагал, будто может говорить от имени России. Он сам вырос недалеко от Кавказа и прекрасно знал, как легко вспыхивают националистические страсти “от злонамеренной политики разжигания межнациональных распрей ради чьих-то корыстных интересов и амбиций”. При этом он был убежден, что для решения этой проблемы “возможен лишь один путь – сотрудничество!” Прославляя в мае 1985 года “единую семью советского народа”, он, по словам Грачева, говорил “вполне искренне”[1269]. Горбачев чуял возможную беду, но не торопился заранее принимать меры. Лишь в августе 1988 года он призвал провести специальный пленум ЦК “по межнациональным отношениям”, запланировав его примерно на июнь 1989 года[1270].

Однако первый националистический взрыв, который произошел в конце 1986 года в Казахстане, спровоцировал сам Горбачев. Тогдашний руководитель республики, Динмухамед Кунаев, был завзятым коррупционером. Брежнев смотрел на это сквозь пальцы, но Горбачев решил, что хватит. Казахам было на что жаловаться: территория их республики использовалась для проведения советских ядерных испытаний; Аральское море (некогда – одно из четырех самых больших озер в мире) неуклонно пересыхало из-за того, что его воды отводились в оросительные каналы; в развитой северной части республики преобладало русское население. Но Горбачев, вместо того чтобы обратить внимание на сами эти проблемы, решил просто снять Кунаева. На его место он поставил не другого казаха, а русского – Геннадия Колбина. Когда-то Колбин был заместителем партийного руководителя Грузии, но в Казахстане он вообще ни разу не бывал. Мало того, Москва протащила кандидатуру Колбина через ЦК компартии Казахской СССР без дебатов, добившись обязательного единогласного одобрения всего за пятнадцать минут[1271].

Позднее Горбачев признавал, что назначение Колбина было ошибкой[1272]. Между тем в тот же вечер в столице Казахстана Алма-Ате развернулись протестные демонстрации. Началось все со студентов театрального института и института иностранных языков, а на следующий день митинговало уже несколько тысяч человек, причем многие вышли с националистическими плакатами и флагами. Местная милиция и КГБ попытались разогнать толпу, но в них полетел град камней, палок и железных прутьев. В ходе беспорядков и стычек, которые продолжались еще два дня, погибли по меньшей мере два человека и больше тысячи получили ранения (с обеих сторон – и демонстрантов, и милиции)[1273]. По словам Колбина, Горбачев пристально следил за ситуацией, звонил каждые двадцать-тридцать минут, упирал на то, что “нельзя применять силу”, и отчитал Колбина за использование водометов[1274].