Тысяча Имен - Джанго Векслер

Погруженный в свои мысли, Маркус вернулся в расположение первого батальона и направился к своей палатке. У входа его ждали трое – все ветераны. Они дружно откозыряли.

– Лейтенант Варус в палатке, сэр, – сказал один из них, с нашивками капрала. – У него для вас сообщение. Говорит, срочное.

«Может быть, ему наконец-то удалось повидать Януса?» Маркус кивнул и, отведя полог, проскользнул в палатку. Внутри было почти так же темно, как у Адрехта, – лишь горела пара свечей, да сочился снаружи скудный свет заходящего солнца. В полутьме у дальней стены стояли двое – оба явно более крупного сложения, чем Фиц. Тот, что покрупнее, шагнул вперед, и Маркус узнал объемистую фигуру сержанта Дэвиса.

– Сэр, – проговорил Дэвис, небрежно отдавая честь.

– Сержант, – кивнул в ответ Маркус. – Где лейтенант Варус?

– Задержали неотложные дела, сэр.

– Мне сказали, что…

Шорох брезента и недоброе предчувствие побудили Маркуса обернуться. В палатку вошли двое из тех, кто ждал снаружи, – люди из роты Дэвиса, только сейчас вспомнил Маркус. Оба держали у плеча мушкеты с примкнутыми штыками и целились в Маркуса.

За спиной раздался щелчок оттянутого затвора. Капитан повернулся к Дэвису. Второй человек встал рядом с толстым сержантом, держа в руке пистолет с взведенным курком.

– Сержант, – произнес Маркус с напускным спокойствием. – В чем дело?

Дэвис широко ухмыльнулся:

– Боюсь, вы арестованы, сэр. По приказу старшего капитана Ростона.

– Старшего капитана Ростона? – Маркус смерил толстяка твердым взглядом. – Советую вам обсудить это с полковником.

– К сожалению, полковник отстранен от командования по причине умственного расстройства.

– Без глупостей, Дэвис!

– Извините, сэр, – пожал плечами сержант. – Ничего личного. Я только исполняю приказ. Действуйте, парни.

Солдаты, стоявшие позади Маркуса, крепко взяли его за руки, и человек с пистолетом опустил оружие. Дэвис резво шагнул вперед – и его громадный кулак с убийственным проворством врезался Маркусу под дых.

– А вот это… – сержант нагнулся к уху Маркуса, скрючившегося от боли, – это, сэр, уже личное.

ВИНТЕР

– Возьми нож, – произнесла Джейн, словно учила подругу нарезать жаркое. – Приставь кончик лезвия вот сюда, – она вскинула голову и прижала острие ножа к горлу, под самым подбородком, – надави как можно сильнее и веди вверх.

Нож держала Винтер. Джейн была обнажена, рыжие шелковистые волосы ниспадали волнами на ее плечи, изумрудно-зеленые глаза озорно поблескивали.

– Я не могу этого сделать, – жалко пробормотала Винтер. – Не могу.

– Тогда же смогла, – проговорила Джейн, – стало быть, сможешь и сейчас. Ну же!

Винтер неуверенно подняла руку с ножом. Длинное узкое лезвие из посеребренной стали сияло в бледном свете. Рукоять холодила пальцы, словно кусок льда.

– Сделай это ради меня, – сказала Джейн. – Только это, и больше ничего.

Казалось, что острие ножа движется по собственной воле. Оно прижалось к впадинке на горле Джейн, надавило, сминая нежную кожу, и в месте прокола выступила одна-единственная капля крови.

– Я не хотела, – сдавленно прошептала Винтер. – Я бы ни за что…

– Тсс. Помолчи.

Теплые ладони Джейн легли поверх заледеневших пальцев Винтер. Бережно, почти с нежностью Джейн нажала на рукоять ножа, и лезвие ушло глубже, еще глубже, пока соединенные руки девушек не прикоснулись к ее горлу. Затем Джейн убрала руки, и, когда Винтер разжала пальцы, нож исчез.

Кровь забила из раны, потоком хлынула вниз по телу Джейн. Кровь собиралась лужицей в ямке ключицы и струилась между грудей. Алый ручеек, прихотливо извиваясь, сбежал по гладкому животу и скрылся между ног, в курчавой поросли на лобке.

– Прости меня, – пролепетала Винтер, сдерживая всхлип. – Прости.

– Тсс, – повторила Джейн. – Все хорошо.

Всюду, где пробежали ручейки крови, кожа Джейн преобразилась. Бледно-серая, полупрозрачная, в черных прожилках вен, лоснящаяся, точно отполированный мрамор. Преображенные участки сливались в единое целое, и превращение вершилось все быстрее, захлестывая тело Джейн, как захлестывает берег приливная волна. Волосы Джейн засеребрились искрящимся водопадом, зелень радужки растеклась, заполнив глаза целиком, превратив в ослепительно блистающие изумруды.

– Обв-скар-иот, – промолвила Джейн не своим, удивительно мелодичным голосом. – Видишь?

Винтер слабо улыбнулась:

– Ты прекрасна.

Джейн шагнула вперед и поцеловала ее. Винтер с готовностью подалась к ней, приникла всем телом к сияющей плоти. У поцелуя Джейн был привкус древней пыли, Винтер словно прикоснулась губами к статуе, но кожа подруги оставалась теплой, податливой, и волосы мягкой волной упали на нагие плечи Винтер. Рука Джейн скользнула по ее боку, очертила, спускаясь ниже, изгиб бедра, и вновь поднялась, лаская холмик лобка. Винтер затрепетала, тесней прижимаясь к подруге, вопреки неумолимо подступающему холоду.

Вначале застыли пальцы, отозвались мгновенной протестующей болью и тут же онемели, потеряв чувствительность. Леденящая волна двинулась от пальцев к рукам, начала подниматься вверх от ступней и пальцев ног. Джейн игриво покусывала шею Винтер; за ее склоненной головой Винтер подняла руку и увидела, что ее собственная плоть тоже превращается в ослепительно гладкий камень, но если тело Джейн оставалось живым и теплым, то Винтер мертвенно каменела, словно самое обычное изваяние.

«Все хорошо». Винтер смотрела, как мраморный блеск расходится по ее телу, покрывает локти, захватывает плечи. Волосы завились, превращаясь в застывшее серебро. Джейн покрывала теплыми влажными поцелуями шею подруги, касалась губами ключицы, опускалась к груди – и вслед за перемещением ее губ плоть Винтер обращалась в безжизненный камень. Вот заблистали незримыми бриллиантами глаза – и Винтер ослепла.

«Все хорошо». Она хотела произнести эти слова вслух, но застывшие губы не повиновались. Стылый холод неумолимо проникал все дальше вглубь нее и наконец коснулся сердца.

Винтер открыла глаза.

Холод никуда не делся. Так сильно девушка не замерзала даже в «тюрьме», в самые суровые зимы, когда гасли печи и жаровни и девушки, продрогнув до костей, спали по трое-четверо в одной кровати, чтобы хоть как-то согреться. Сейчас, когда действительность постепенно восстанавливала свои позиции, Винтер чудилось, будто она оттаивает снаружи и сотни иголок покалывают онемевшую кожу. До сих пор она ощущала, как прикасаются к груди губы Джейн, как проворные пальцы, рождая сладостную истому, умело ласкают ее естество.

«Святые, мать их, угодники! – Сердце колотилось так, словно отбивало сигнал к атаке. – Ей-богу, уж лучше прежние кошмары!»