Сталин - Дмитрий Волкогонов

Миллионы советских людей, искренне гордясь продолжающимся «затяжным рывком» к экономическому и оборонному могуществу страны, желая друг другу счастья в новогоднюю ночь, не могли и предполагать, каким кровавым будет год наступающий. Кто мог подумать, что год 20-летия Великой Октябрьской социалистической революции станет эпицентром трагедии советского народа, верхом социального цинизма? Но именно этому уже были подчинены, казалось, необъяснимые замыслы «вождя», постыдная и преступная сущность единовластия «господствующей личности».

Как это ни парадоксально, но об этой трагедии советские люди узнают почти через два десятилетия. И то далеко не полностью. А пока им предстоит вместе со всеми возмущаться, негодовать и проклинать «фашистских выродков», «шпионов» и «террористов». Даже такие люди, как А. Фадеев, А. Толстой, П. Павленко, Н. Тихонов, Б. Ясенский, Л. Никулин, в статье «Шпионы и убийцы» предадут анафеме тех, кто поневоле стал действующими лицами в постыдном и преступном спектакле. А главный Режиссер этого «действа» в очередной раз обратит внимание народа: еще в январе 1933 года он говорил, что при определенных условиях «могут ожить и зашевелиться разбитые группы старых контрреволюционных партий эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов центра и окраин, могут ожить и зашевелиться осколки контрреволюционных элементов из троцкистов и правых уклонистов». И вот, «зашевелились»!

На фоне успехов отдельные аварии, пожары, катастрофы – а они были конечно же – выглядели как «вредительство». Разве он, Сталин, не говорил, что притаившиеся бывшие оппозиционеры, выходцы из других партий только и ждут своего часа?! Чем больше наши успехи, тем сильнее их противодействие… Вот она – жестокая классовая борьба, натягивающая тетиву противоборства до предела!

К XVII съезду партии была выпущена книга под названием «Канал имени Сталина». Тридцать шесть советских писателей под руководством М. Горького, Л. Авербаха и С. Фирина написали панегирик первому в истории опыту перевоспитания «врагов народа в его друзей». Это, писали они, «отлично удавшийся опыт массового превращения бывших врагов пролетариата… советской общественности в квалифицированных представителей рабочего класса и даже в энтузиастов государственно-необходимого труда». Вот еще один пассаж: «…человеческое сырье обрабатывается неизмеримо труднее, чем дерево, камень, металл». «Герои» книги – «бывшие вредители» – инженеры, профессора, учителя, тысячи других интеллектуалов (а не только кулаков, воров и рецидивистов), превращенные в «соратников пролетариата». Преступление многих состояло лишь в том, что они думали иначе, чем Сталин, которому, как пишут авторы, присущи «отлично организованная воля, проницательный ум великого теоретика, смелость талантливого хозяина, интуиция подлинного революционера, который тонко разбирается в сложности качеств людей и, воспитывая лучшие из этих качеств, беспощадно борется против тех, которые мешают первым развиться до предельной высоты…». А мешали Сталину не только какие-то «качества». Мешали люди. Много людей. Страшно много.

Все эти «недобитки» мешали ему (потенциально) окончательно утвердиться в роли единственного, безраздельного и всеми, именно всеми, любимого вождя. Разве забыл он, что Бухарин, Пятаков, Радек, Преображенский, многие другие были его товарищами по партии, по борьбе? Нет, конечно, не забыл. Но плохо то, что и они не забыли. Они знают, каким он был. Впрочем, во имя «высоких целей» это теперь не имеет никакого значения. Где-то он читал, кажется это фраза Медичи из анналов инквизиции: «Есть заповедь – прощать врагам нашим. Но нет заповеди, чтобы прощать нашим бывшим друзьям». Сталин мог усмехнуться наивности сентенции: он не прощал ни тех, ни других.

История знает много жестокостей и злодеяний. Пожалуй, нарицательным стало имя римского императора Нерона, сына Домиция Агенобарба и Агриппины-младшей. Император прославился невиданной жестокостью. Даже Сенека, философ и искусный актер, воспитывая Нерона, так и не смог привить императору добродетели. Властитель, проводя реформы, добиваясь могущества государства, не остановился перед убийством сводного брата и матери, вынудил к самоубийству Сенеку. В конце концов правление Нерона уже было неотделимо от казней – апофеоза жестокости. Страшный пожар Рима повлек за собой казни невинных людей. Раскрыв заговор Пизона, император стал после этого выдумывать мнимые заговоры, чтобы истребить наиболее популярных сенаторов и опасных конкурентов. Поощрялись доносы… Склонность к злодеяниям как способу правления сочеталась у Нерона с любовью к поэзии и другим искусствам…

Нет, я не собираюсь проводить никаких прямых исторических аналогий, тем более столь небесспорных. Просто хотелось еще раз напомнить, что единовластие в любой бесконтрольной форме чревато злоупотреблениями, вплоть до злодеяний. Во все времена и исторические эпохи. Эта истина верна не только для 54–68 годов нашей эры, когда правил Нерон.

Никакие справедливые цели и намерения не могут оправдать безнравственных средств, которые являются не только злом моральным по своему характеру, но и злом социальным по своим последствиям. Ведь «в нашем идеале, – и в это страстно верил Ленин, – нет места насилию над людьми». А именно к нему широко прибег Сталин в печальном, трагически вошедшем в нашу историю 1937 году. Это был эпицентр трагедии не столько в силу масштабов репрессий (в 1929–1933 гг., видимо, пострадало людей больше), а прежде всего в результате невиданного политического цинизма, который не мог своевременно разглядеть великий народ.

Кто ввел в обиход страшный термин «враг народа»? Откуда он появился? Конечно, дело не в понятии, а в попытке найти какие-то исторические, политические, логические обоснования, которые использовал Сталин для широкого применения социального насилия. Я уже упоминал в начале книги, что Сталин впервые познакомился с историей Великой французской революции в Туруханске. На него произвела большое впечатление решительность Робеспьера и Кутона, добившихся в критическую минуту принятия Закона об упрощении судебного процесса над «врагами революции». Ему импонировала формула Робеспьера: «…кто ходит в шитых золотом штанах, тот враг всех санкюлотов». Кто не с революцией, тот ее враг, по-своему читал Робеспьера Сталин. Еще тогда он отметил интересное, по его мнению, место из речи Робеспьера в Конвенте 10 июня 1794 года: «Когда свобода добивается, по-видимому, блестящего триумфа, враги отечества составляют еще более дерзкие заговоры».

Сталин в истории искал не только аналогии, но и аргументы для своего оправдания в будущем. Ему очень импонировала мысль Робеспьера, высказанная им 5 февраля 1794 года в Конвенте: врагами народа следует управлять с помощью террора… Ведь это по настоянию Робеспьера, в ответ на убийство Марата, Шалье, Лепелетье де Сен Фаржо и других якобинцев, Конвент декретировал: «Поставить террор в порядок дня». Революционный трибунал, созданный Конвентом за полтора месяца до начала термидора, вынес 1563 приговора, и из них лишь 278 оправдательных, остальные смертные! Робеспьер не остановился перед тем, чтобы отправить на эшафот и таких деятелей, как Дантон, Демулен, Филиппе…

Сталин, однако, не хотел замечать, что Робеспьер так же ценил жизнь тех, кого посылал на казнь, как и свою. Советский диктатор всегда смертельно боялся покушений. Поэтому в основе обвинений множества несчастных была пресловутая статья 58 «совершение террористических актов, направленных против представителей Советской власти». Листая тома уголовных дел, видишь (если верить судопроизводству того времени), что тысячи и тысячи советских граждан только и думали, как устранить «вождя» и все его окружение! Сталин не хотел повторять ошибок Великой французской революции. Его террор будет беспощадным!