Понаехали! - Карина Демина

- А я?

- Чувств лишился, будто барышня какая… - Аверсин покачал головой преукоризненно.

- Извини, - Никитка попытался сесть, но понял, что сил его малых для этого не хватит.

- Да… ничего. Там и вправду душновато было, а я, признаться, позабыл, что ты у нас болезный. Но сейчас-то как?

- Н-нормально.

- От и хорошо… я тебя в лабораторию отнес. Полежи тут… потом наставник, как освободится, так и глянет. Ладно?

Никита кивнул.

- А я пойду… а то ведь дело надо доделать. И вот что ей вперлось? Какая разница, здоровы эти девки или нет? Все одно никому из них царицей не быть.

- Почему? – слабость отступала.

А вот память не прояснялась, пусть Никита и старался изо всех сил. Что он… боярыни. Насмешливый взгляд той, что с самого краю сидела… кто она? Никита понятия не имеет. А спросить не у кого. Царица… ведьма. Точно. Ведьма. Светловолосая наглая ведьма, которая глядела на Никиту так, будто бы он пообещал жениться на ней и обманул.

И что-то еще она спросила.

Что?

Никита ответил. Точно помнил, что ответил. А потом…

- Ты ж вроде не дурак, а такие вопросы… почему-почему… потому. У важных людей свои интересы имеются, и всяким там девкам в интересах этих места нет. Ну да… наше дело маленькое. А ты лежи. И на, - перед Никитой появилась еще одна склянка. – Выпей от через полчасика где-то. Поддерживающее. Наставник велел. А его слушать надо.

Никита кивнул.

- Спасибо.

И глаза закрыл, притворяясь то ли спящим, то ли беспамятным. Старый приятель, может, и не поверил, но тормошить не стал. Он еще постоял над Дурбиным, разглядывая его…

- Что ж, - пробормотал он. – Лучше ты, чем я…

И вышел.

Тихонько.

Дверь притворил. А после, кажется, вовсе на засов запер, что Никите совершенно не понравилось. Он еще немного полежал, пытаясь справиться с собой.

…было ведь что-то.

Та ведьма.

И руку протянула. Кровь у нее красная, нарядная. Никита любовался. А потом… старый знакомый тоже что-то сказал, наверняка, любезное. Он иначе не умеет, даже гадости говорит с любезным видом. Ведьма…

Прикосновение.

Чего-то холодного противного. И вновь же холод. Дурнота…

- Я не сам, - сказал Никита себе, глаза открывая. И попытался сесть, но странная слабость – никогда-то, даже во времена, когда случалось ему болеть, Никита не ощущал себя настолько беспомощным.

Как будто…

Как будто силы его высосали.

Кто?

Тварь.

Надо встать. Немедленно. Эта лавка… надо встать.

Никита заставил себя перевернуться на бок, после и вовсе скатился на пол, больно ударившись плечом. Но боль отрезвила.

- Хорошо, - почему-то показалось неимоверно важным говорить. С собой. С пустотой. Главное, что пока он говорит, он не отключится вновь. От мокрого рукава пахло полынью и еще чем-то, смутно знакомым, резким.

Никита перевернулся на живот.

Встать?

Не выйдет.

А вот заглянуть под лавку… пол чистый, ни пылинки. То ли убираются тут лучше, чем в его, Никиты, комнате, то ли просто… а вот с самой лавкой все не так ладно. Подобравшись поближе, Никита сел, облокотился плечом и руку протянул, пытаясь нащупать то, что находится под ней. И не удивился, когда пальцы коснулись неровного узора, выбитого на обратной стороне доски.

- Понятно, - сказал Никита, хотя понятно не было.

Совершенно.

Ничего.

Он руку убрал и, встав на четвереньки, пополз к двери. Каждый шаг давался с трудом, но… в какой-то момент дверь оказалась рядом. И Никита обрадованно заскреб по ней, пытаясь открыть. Но та не поддалась.

И не поддасться.

Его заперли. Должны были запереть. И… что тогда?

- Оглядеться. Я должен оглядеться, - Никита сел, опираясь на дверь спиной. И огляделся. Лаборатория. С виду обыкновенная, хотя и не та, которую доверили заботам Никиты. Нет, эта… побольше.

Просторней.

Вот только окна задернуты плотной тканью, зато огненные камни горят ярко. Даже слишком ярко. Свет их режет глаза. Или… болят сами по себе? Дурбин смахнул слезы.

Столы.

Оборудование.

Перегонный куб. Реторты. Колбы. Паутина стеклянных трубок. Неопределимая конструкция из проволоки и золотых шаров, в ней запутавшихся. От каждого шара выходит своя трубка, которая расширяется, чтобы пиявкой присосаться к стеклянному кругляшу на ножке. Там, внутри, медленно булькает, шевелится темная масса.

…паутина.

В углах паутина. И на той, золотой, тоже. И шар паутиной оплетен, будто ею укутан заботливо.

Что-то…

Никита закрыл глаза, пытаясь справиться с дурнотой, но его все-таки вывернуло. Хорош целитель… и зачем он здесь? Наверное, он все-таки отключился, если очнулся от того, что в нос тыкалось что-то холодное и мокрое.

- Мря, - раздалось требовательное и острые зубы вцепились в ухо.

Никита вздрогнул и…

- Откуда ты взялся? – спросил он, успев подхватить ребристое тельце котенка, который растянулся на ладони. – Не важно. Спасибо. Но… не уверен, что выберусь отсюда. Надо… вставать.

Сказал и поднялся.

Слабость не то, чтобы вовсе исчезла, скорее отступила, позволяя Никите двигаться. Дверь… дверь все также заперта.

- Выход должен быть другой, - сказал Дурбин Чернышу.

- Мру, - согласился тот, выворачиваясь. И стоило поставить его на пол, как кот поспешил к столам.

За столы.

Варево кипело.

Булькало.

И в нем будто проступали очертания чего-то, чего Никите не хотелось бы видеть, ибо даже тень этого предмета вызвала тошноту.

- Умр, - кот выгнул спину, вздыбил шерсть и… пошел дальше.

Дверь.

Она была.

За лавкой, где лежал Никита. При этом только сейчас он заметил широкие кожаные ремни, что от этой лавки спускались. Вряд ли затем, чтобы лежать удобней было.

- Вот ведь… с-сволочи, - Никита остановился отдышаться.

- Мру, - Черныш глядел на него и, показалось, что в круглых желтых глазах тревога.

- Я… сейчас. Идем. Выбираться… и сказать… кому-то надо. Кому? Надо… Аглая здесь. Найти… сможешь? Предупредить. Небезопасно.

Говорить получалось не без труда.

- Меня оставь, а её найди. Ты… понимаешь. Я знаю.