Лэшер - Энн Райс

Эмалет знала все то, что было известно матери. Она знала,что в этом доме жил Майкл. Эмалет хотела бы сама поговорить с водителемгрузовика и все ему объяснить. Но это было невозможно. А матери становилось всехуже. Похоже, ее вот-вот вырвет, и тогда мир заполнит неприятный запах.

«Успокойся, мама. Я больше не слышу отца», — стараласьутешить ее Эмалет.

— Майкл Карри, из Нового Орлеана, — лепеталамать. — Я должна добраться до него. Он вам заплатит. Очень хорошозаплатит. И я тоже вам заплачу. У меня есть деньги… Мне надо позвонить ему…Давайте остановимся у телефонной будки. Нет, лучше потом, когда выберемся изгорода. Посмотрите, сколько у меня денег.

И действительно, она извлекла из сумочки деньги, толстыепачки денег. Водитель уставился на нее округлившимися от изумления глазами. Онхотел помочь этой странной женщине, хотел избавить ее от мучений, хотелвыполнить ее просьбу, потому что она была молода, красива и беззащитна.

— Мы едем на юг? — спросила мать. Тошнота вновьподкатила к горлу, мешая ей говорить, а внутри все сжималось от боли.

И внутри у Эмалет тоже.

«О-о-о-о», — беззвучно стонала она. Никогда преждеЭмалет не испытывала подобных страданий.

Она билась о стены своего тесного мира. Но вовсе не хотелаусугублять муки матери.

Голоса отца уже давно не было слышно — его заглушил ревнесущихся по шоссе машин.

— Да, леди, мы едем на юг, — сказалводитель. — Мы едем на юг, не сомневайтесь. И все же, думаю, мне лучшедоставить вас в больницу.

Мать утомленно закрыла глаза. Сознание ее померкло, головасклонилась набок. Она дремала и видела сны. Деньги лежали у нее на коленях,часть купюр рассыпались по полу кабины, поверх педалей. Водитель осторожноподнимал их, одну за одной, не сводя при этом глаз с дороги. Машины, фонари,дорожные знаки, указатели… Шоссе вело на юг. В Новый Орлеан.

— Майкл… — произнесла мать, не открывая глаз. —Майкл Карри. Новый Орлеан. Хотя… Знаете, я думаю, что в телефонной книге нужныйномер значится под фамилией Мэйфейр. Фирма «Мэйфейр и Мэйфейр». Позвоните поэтому номеру, прошу вас.

Судя по всему, выкидыш у Алисии, Си-Си Мэйфейр произошелоколо четырех часов дня. Когда Мона зашла проведать мать, та уже три часа какбыла мертва. Разумеется, к ней заглядывали и до этого. Но сиделка просила незажигать свет, из опасения разбудить больную. И Энн-Мэри заходила в комнату какдо смерти Алисии, так и после.

Больше никто не переступал порог палаты. Она была сугубочастной, и посторонним входить туда строго воспрещалось.

Лесли-Энн Мэйфейр обзвонила всех женщин семейства, чтобысообщить им горестную весть. Райен тоже не отходил от телефона. И егосекретарша, Карла, не выпускала трубку из рук.

Выдержав целый шквал соболезнований, родственных поцелуев иобъятий, Мона заперлась в своей комнате. В досаде она сбросила белое платье исорвала с волос ленту.

Разумеется, она не могла позвонить Майклу, рассказать ему ослучившемся и попросить приехать. Телефон был постоянно занят, и о том, чтобыпробиться к нему, не приходилось и мечтать.

Оставшись лишь в бюстгальтере и трусиках, Мона приняласьрыться в шкафу в поисках более подходящей к случаю одежды. Однако ничего ненаходилось. Тогда Мона отперла дверь, пересекла коридор и проскользнула вспальню мамы. Ее никто не заметил. Снизу доносился ровный гул голосов. То идело хлопали дверцы подъезжающих машин. Где-то в голос рыдала Старуха Эвелин.

Вот он, шкаф Си-Си. Рост Си-Си составлял всего пять футоводин дюйм, и сейчас Мона почти ее догнала. Она перебирала висевшие на плечикахплатья, жакеты и костюмы, пока не наткнулась на мини-юбку. Без сомнения, мамазаявила бы, что юбка слишком коротка. Что ж, как раз то, что надо, решила Мона.Будет отлично смотреться с одной из тех вычурных, украшенных бесчисленнымиоборками блузок, что Си-Си носила каждое утро, между девятью и одиннадцатьючасами. После ленча она обычно облачалась в пеньюар и устраивалась в гостинойперед телевизором — смотреть дневные сериалы.

Увы, Си-Си так и не узнает, чем там все закончится. Голова уМоны слегка кружилась. От вещей в шкафу исходил запах матери. Ей вспомнилсястранный запах, стоявший в воздухе тогда, в больнице. Нет, здесь он неощущается, совсем не ощущается. Иначе Мона непременно бы его учуяла.

Мона взглянула на себя в зеркало и осталась довольна увиденным.Теперь она выглядела как взрослая женщина, ну или почти как взрослая. Она взялащетку и зачесала волосы назад — в точности так, как это обычно делалаСи-Си, — и закрепила их большой заколкой.

И вдруг ей на мгновение — всего лишь на мгновение — показалось,что она видит в зеркале маму. Мона даже застонала. Ей отчаянно хотелось, чтобыэто было правдой. Но наваждение быстро рассеялось. Осталось лишь ее собственное— правда, очень повзрослевшее — отражение с зачесанными назад волосами. Натуалетном столике лежала помада Си-Си, ее любимая, нежно-розовая. Она терпетьне могла яркие оттенки в макияже, говорила, что они делают ее похожей наклоуна.

Мона осторожно накрасила губы.

Отлично, сказала она себе. Теперь можно пройти обратно покоридору, вернуться в свою комнату, запереть дверь и включить компьютер.

Большой экран засветился, на нем возникли привычные строчкименю. Мона нажала несколько клавиш, создавая новую директорию WS/MONA/HELP [37].

Потом она создала новый файл, который озаглавила HELP, ивошла в него.

«Это Мона Мэйфейр, — набирала она, торопливо щелкаяклавишами. — Сегодня 3 марта. Пишу для тех, кто будет жить после меня. Яхочу, чтобы они знали, что происходит с нами. Какая-то опасность тяготеет надженщинами нашей семьи. С ними начинают происходить странные вещи, которые всепринимают за симптомы болезни. Но это не болезнь. Это намного хуже болезни иможет всех ввести в заблуждение. Я хочу предостеречь женщин семьи Мэйфейр».

Мона нажала клавишу, чтобы сохранить написанное и закрытьфайл. Машина безмолвно поглотила строчки. Мона сидела в темной комнате передсияющим экраном, и блики играли на ее лице подобно отблескам костра. Шум,доносившийся с улицы, становился все громче, вытесняя тишину. Как видно, там,внизу, возникла пробка. Кто-то постучал в дверь.

Мона отодвинула засов и распахнула дверь. На пальцах у нееостались следы краски.

— Извините, я ищу Мону. О, Мона, это ты! Я тебя неузнала. — На пороге стояла тетя Беа. — Боже милосердный, детка, как японяла, ты первая увидела маму, после того как… то есть…