Костяные часы - Дэвид Митчелл

По ночам мы с Эстер сидели перед костром у входа в ее пещеру и вели мысленные беседы об империях, о их возвышении и крахе; о больших городах, о кораблестроении, о промышленности; о работорговле, о растерзании Африки, о резне на Земле Ван-Димена; о земледелии и животноводстве, о фабриках, о телеграфе, о газетах, о книгопечатании, о математике и философии, о юриспруденции и деньгах, а также о сотне других вещей. Наверное, с теми же чувствами Лукас Маринус читал свои лекции ученым мужам Нагасаки. Я рассказывал Эстер о поселенцах во Фримантле, почему они совершили столь далекое путешествие, во что верили, чего жаждали и чего боялись. Я попытался также объяснить, что такое религия, но нюнгары не доверяли миссионерам, особенно после того, как те раздали «присланные Иисусом» одеяла кланам в верховьях реки Суон; спустя несколько дней там начался мор – скорее всего, вспышка оспы.

Во всем остальном Эстер стала для меня учителем. Ее метавозраст я осознал в одну из ночей, когда Мумбаки стала перечислять имена своих предыдущих воплощений, а я выкладывал в ряд по камешку на каждое. Камешков набралось 207. Она обычно вселялась в тело, обладателю которого было лет десять, и пребывала в нем до его смерти, то есть ее метажизнь длилась уже семь тысячелетий, или почти втрое дольше, чем у Си Ло, старейшего из всех атемпоралов-хорологов. В свои две с половиной тысячи лет Си Ло был юнцом в сравнении с душой Эстер, существовавшей до возникновения Рима, Трои, Древнего Египта, Древнего Китая, Ниневии и Ура. Она научила меня кое-каким заклинаниям, в которых я обнаружил отголоски различных древних ответвлений Глубинного Течения, задолго до Раскола. Иногда мы с ней трансверсировали, и Эстер вбирала мою душу в свою, давая мне возможность продвигаться по Пути Духов быстрее и дальше. Когда она сканировала меня, я чувствовал себя третьесортным писакой, который принес свои жалкие вирши Шекспиру. А когда я сканировал Эстер, то ощущал себя жалким мальком, выплеснутым из привычного аквариума в необозримый океан.

Через двадцать дней я распрощался с нюнгарами, и мы с Эстер отправились в долину реки Суон, в сопровождении тех же четверых воинов, которые встретили нас у залива Джервойс. От Пяти Пальцев мы двинулись на север, в сторону Пертских холмов. На лесистых склонах мои провожатые ориентировались безошибочно, как Пабло Антей – в лабиринтах улиц и переулков своего родного Буэнос-Айреса. Ночевку мы устроили в русле высохшего ручья, рядом с водной лункой. Поужинав ямсом, дикими ягодами и мясом утки, я уснул, но каким-то прерывистым, ускользающим сном. Спал я до тех пор, пока не ощутил мысленного присутствия Эстер, что поначалу меня совершенно дезориентировало. Было еще темно, но склоненные деревья уже что-то шептали под предрассветным ветерком. Силуэт Эстер вырисовывался на фоне куста банксии. Еще не успев толком очнуться, я мысленно спросил: Что случилось?

Эстер ответила: Следуй за мной. Мы прошли через заросли казуарины, полные ночных шелестов, поднялись на песчаниковую гряду, отмечавшую край леса и затем разделявшуюся на три зубца. Каждый зубец был всего в несколько футов шириной, но длиной в несколько сотен шагов и отвесно обрывался с обеих сторон, так что терять равновесие было рискованно. Эстер сказала, что это место носит описательное название, Лапа Эму, и повела меня к оконечности центрального зубца, откуда открывался вид на долину реки Суон. В звездном свете извилистое русло отливало вороненым свинцом, а берега походили на лоскутное одеяло в серо-черных заплатках. Примерно в дне ходьбы на запад белела полоса прибоя, очерчивая океанское побережье, и я сообразил, что темное скопление на северном берегу реки – это Перт.

Эстер села; я сел с нею рядом. На мятном дереве курравонг выводил визгливые горловые рулады. Я скажу тебе мое настоящее имя, заявила Эстер.

Ты же говорила, что это займет целый день, мысленно напомнил я.

Да, но я скажу его у тебя в голове, Маринус.

Я растерялся. Мне нечем одарить тебя взамен. Мое настоящее имя – всего лишь одно слово, и ты его уже знаешь.

– Не твоя вина, что ты такой дикарь, – сказала она вслух. – А теперь помолчи. Раскройся.

Душа Эстер ингрессировала и вписала в мою память свое длинное-предлинное имя. Имя Мумбаки отражало десятки, сотни, тысячи лет до рождения матери Мумбаки на нагорье Пять Пальцев, которое тогда звалось Две Ладони. По большей части настоящее имя Эстер находилось за пределами моих познаний в языке ньюнга, однако постепенно я начинал понимать, что ее имя, как знаменитый гобелен из Байё, – это еще и история ее народа, и легенды сплетаются в нем с историями любви, рождениями, смертями, охотами, битвами, путешествиями, засухой, пожарами, бурями, а еще с именами всех тех, в чьих телах обитала Мумбаки. Завершалось имя словом «Эстер». Она эгрессировала, я открыл глаза, и косые солнечные лучи высветили яркую зелень лесного полога, опалили темным золотом кустарник и подрумянили китовые ребра облаков, а вокруг на разные голоса пели, щебетали и посвистывали бессчетные тысячи птиц.

– Хорошее имя, – сказал я, уже скорбя об утрате.

Дерево марри струило алую смолу и звезды соцветий. Corymbia calophylla.

– Возвращайся когда захочешь, – сказала она. – Или пусть приходят твои родичи.

– Я непременно вернусь, – пообещал я. – Но лицо мое изменится.

– Мир изменяется, – сказала она. – Даже здесь. Его не остановишь.

– Как же нам тебя найти, Эстер? Мне, Си Ло или Холокаи?

Приходите сюда. Вот на это место. На Лапу Эму. Я буду знать. Мне земля скажет.

Меня ничуть не удивило, что она ушла. Я направился в Перт, где бесчестный тип по имени Калеб Уоррен вскоре перепугался до смерти.

Заполняю двадцать седьмую строку по горизонтали – «ВЕРТИГО», – поднимаю взгляд и наталкиваюсь на отражение Айрис Маринус-Фенби в стеклах темных очков Холли Сайкс. Сегодня тюрбан сиреневый. Наверное, после химиотерапии, перенесенной пять лет назад, волосы еще не отросли. Платье цвета индиго с глухой застежкой под горло ниспадает до самых пят.

– Я всегда оставляю без внимания назойливые домогательства. – Холли швыряет на стол конверт. – Но вот эта гнусная пошлая дикость переходит все границы! Я сдаюсь. Победа за вами. Я шла по Бродвею и на каждом перекрестке думала: зачем встречаться с сумасшедшей, которая морочит мне голову? И всякий раз готова была вернуться в гостиницу.

– И что же вас останавливало? – спрашиваю я.

– Любопытство. Если Хьюго Лэм хочет выйти со мной на связь, то проще простого отправить мейл моему агенту. С чего ему взбрело в голову подослать ко мне вас? Да еще и вот эту фальшивку… – Она хлопает по конверту. – Он решил меня удивить? Надеется, что пожар страстей разгорится вновь? Предупреждаю заранее, его ожидает жестокое разочарование.

– Может быть, мы с вами отобедаем, а я все вам объясню?

– Нет уж, я обедаю только с друзьями.

– Тогда кофе? Кофе можно пить с кем угодно.

Холли с видимой неохотой принимает мое предложение. Я гляжу на Нестора, жестами изображаю чашку, беззвучно выговариваю «кофе», и он понимающе кивает.