На исходе ночи - Иван Фёдорович Попов

голубчика, помелом совсем вымели… не попал он в состав… Совсем из Москвы уехать грозится. Это уж я, братцы, в том грешен, маленько постарался. Это я поддал ему жару-пару…

Степанида прокричала из кухни:

— Ваня, самовар!

Сундук вскочил, побежал на кухню и вернулся с кипящим самоваром в руках. Лихо описав самоваром в воздухе широкую дугу, он щегольски поставил его разом на самой середине подноса.

— Пожалуйте-с!

Сундук приоткрыл крышку чайника, наклонился, вдохнул аромат свежезаваренного чая.

— Давненько я не пивал чаю по-настоящему, по-русски. Степанидушка, а самоварчик-то у тебя на левый бочок осел и как будто прилечь не прочь… отчего бы? — Он подошел к столу. — Ну что же, как это поется-то: «Пить будем, гулять будем, когда смерть придет, умирать будем…»

И он безмятежно, как всегда, все внимание без остатка отдал разным незначащим мелочам.

Однако он видел мое нетерпение и среди незначащего разговора со Степанидой протянул мне маленький комочек папиросной бумаги, который был у него в кармане, близко под рукой, чтоб можно было в минуту опасности быстро проглотить его.

— На… читай… Это резолюция январского пленума. Но события текут так быстро, что сейчас внутрипартийная обстановка уже другая. Однако познакомиться с резолюциями надо обязательно. Экземпляров теперь в Москве достаточно.

Я рассказал ему о письме Шумкина.

— Что же, — сказал Сундук, выслушав, — Шумкин все правильно вам отписал. Но то, что там говорится об обмане меньшевиков, сейчас уже стало прошлой историей. События пошли еще дальше. Читайте с Соней резолюции, а я потом расскажу самые последний новости.

Поспешно, но с осторожностью стал я развертывать прессованные тончайшие листочки, которые от одного грубого прикосновения могли порваться.

И вот передо мной резолюция: «Положение дел в партии»… Мы с Соней внимательно ее читаем. Так, так… О кризисе в партии, об упадке массовой борьбы… Что еще? Об усилении репрессий, об объединении и наступлении капитала, о бегстве интеллигенции из партии, о новом поколении рабочих, прошедших политическую школу в событиях революции и контрреволюции, о поколении, стремящемся отстоять задачи революции, найти соответствующие новым условиям формы борьбы.

Но вот добрались и до самого важного… Так… Сознание опасности ликвидаторства и отзовизма делает необходимым восстановление организационного единства, требует уничтожения фракционности. Так…

Смотрим на Сундука.

Сундук берет у нас резолюции и, свернув их в комочек, спрашивает:

— Прочитал? И ты, Соня, прочитала? Вы знаете, что все резолюции приняты единогласно? Так я вам скажу, что все это единогласие с меньшевиками оказалось пустой надеждой примиренцев. Ленин этот провал примиренцев предвидел и предсказывал. Резолюции пленума вышли дутые, пухлые, гнилые, по ним нельзя строить работу. Меньшевики на пленуме были главным образом из ликвидаторских подголосков да плюс к ним подлые и беспринципные троцкистские маклеры. Сейчас же после пленума загудела вся зловонная ликвидаторская нечисть. Меньшевистских цекистов эти господа сейчас же одернули, те испугались своих хозяев, начали пятиться и спешно открещиваться от всего, на что пошли на пленуме, начали врать и намеренно, открыто стали искажать смысл принятых решений. Шумкин писал вам о меньшевистском обмане. А теперь речь уж идет не об обмане, а о преступлениях, об открытой войне против партии. Вы прочитали в резолюции: «Все сильнее, становится стремление положить конец кустарничеству и помочь созданию работоспособного и действительно руководящего работой на местах ЦК-та»? Прочитали? И запомнили, конечно? Так запомните и другое. Я уезжал… я был уже на вокзале. Наши мне вдогонку послали товарища, и он мне вручил перед самым отходом поезда «Отдельный оттиск» к номеру двенадцатому центрального органа партии, только что отпечатанный. Смотрите, здесь Ленин в статье сообщает, что получено от «Русского Бюро ЦК» официальное письмо. Читай, Павел, вслух.

Я прочитал:

— «Мы обратились к товарищам Михаилу, Роману и Юрию…»

Сундук пояснил:

— Это три меньшевика цекиста, отошедшие в начале реакции от работы, теперь легалисты, ликвидаторы… Читай, Павел, дальше…

— «…с предложением вступить в работу, но получили от них ответ, гласящий, что они считают не только решения пленума вредными…»

Сундук прервал меня:

— Как видишь, примиренцев бьем не только мы, но недовольны ими и ликвидаторы справа. Продолжай читать.

Я продолжал:

— «…но находят вредным самое существование ЦК. На этом основании они отказываются даже явиться на одно заседание для кооптации».

— Теперь читай, что Ленин об этом пишет.

— «…Отказ от явки для кооптации тормозит работу ЦК, тормозит его составление, вынуждает, может быть, на месяцы, отсрочку в самом приступе ЦК к работе, как ЦК».

— Теперь читай конец.

— «Заговор против партии раскрыт», «встаньте на защиту партии».

Сундук спросил:

— Понятно вам теперь все? По-нашему, без централизованного руководства может быть только хаос, разброд, сдача позиций, а по их, видишь ли, руководство «вредно». Мерзавцы! Им желательно распыление и развал подполья. На костях революционной нашей организации им удобнее было бы беспрепятственно строить столыпинскую легальную, с позволения сказать — «рабочую», с позволения сказать — «партию», а на самом деле не партию, а объединение холуйских просителей подачек, которые бы они получали от самодержавия и фабрикантов за оглупление рабочих. Эти три субчика бросают вызов всей партии. Это сигнал к повсеместному ликвидаторскому наступлению. Не сегодня-завтра мы это почувствуем здесь. Они считают, что в подполье мы разгромлены, лежим на земле и не встанем, они хвастают, что в легальных организациях у них в данный момент будто бы большинство. Нет, это мы еще посмотрим, у кого большинство. Мы дадим им жестокий бой и в легальных организациях. Мы скоро перейдем в наступление.

Сундук обернулся к Соне и к вошедшей в эту минуту Степаниде:

— Нам бы с Павлом поработать надо вдвоем, поспокойнее, повнимательнее…

Нас оставили вдвоем. Сундук вытащил на середину комнаты два стула, поставил их спинками один против другого. Сел верхом на один из них, опершись подбородком о полукруглую спинку, и показал мне садиться на другой. Мы очутились близко, лицом к лицу. Вспоминаю: так он усадил меня, когда отчитывал за излишнее доверие к Василию. Сундук долго молча глядел мне в глаза, не то собираясь с мыслями, не то распознавая и ища во мне что-то новое, ему пока не известное.

— Ну, теперь ты будешь рассказывать, а я молчать и слушать. Как тут шли дела у вас и как сами вы их двигали?

Я стал рассказывать, стараясь говорить только о фактах и опускать свои оценки. И все время ловил себя на том, что под взглядом Сундука в ходе собственного пересказа событий, как они были, невольно начинаю смотреть на них новыми глазами, прилагать к ним