История средних веков - Николай Алексеевич Осокин

пятой халифов, но и Запад с тревогой ждал решения своей участи. Вот почему, в числе прочего, судьбы мусульманства заслуживают особого внимания.

В 637 г., с того дня, когда Омар взял Иерусалим, когда Европа пребывала еще в язычестве, Абассиды целых триста лет владели Палестиной, пользуясь слабостью византийского императора. Правда, в 975 г. Иоанн Цимисхий овладел Сирией, покорил все города Иудеи и освободил святой город из рук неверных, но после смерти Цимисхия Византийская империя, погрузившись снова в придворные дрязги, опять потеряла Иерусалим. Европейское человечество, тем временем только что вышедшее из состояния язычества, было в высшей степени склонно боготворить символы; так как культ христианства представлялся в тесной и неразрывной связи с жизнью и деятельностью Спасителя, то поэтому естественно было сильное влечение к местам, ознаменованным событиями Его земной жизни. Эти места навсегда стали священными и великими в глазах каждого христианина. Но эти святые места были уже несколько веков в руках неверных.

Внутреннее состояние мусульманского мира в эпоху распада халифата. Мы оставили мусульманский мир на заре его блеска. Из трех династий, образовавшихся в то время в среде мусульманства, каждая имела своего собственного халифа и каждая из них владела пространством несравненно большим, чем все европейские государства, вместе взятые. В Дамаске правила династия Абассидов, в Египте — Фатимидов, в Испании, именно в Кордове — халифат Омейядов. Просвещение пришло на Запад из последнего, наименьшего по численности, но наиболее интеллектуального халифата — Кордовского. Здесь, не только на почве Испании, но и Малой Азии, столкнулись две силы. Мусульманству легко было развивать туг свою науку, потому что в Малой Азии, Африке и Испании оно действовало на той почве, где прошли две цивилизации — римская и греческая; в Испании даже три. Несмотря на разгром римского мира, в этих странах все-таки остались следы просвещения, остались образовательные традиции, которыми не могли не воспользоваться мусульмане. Таким образом, просвещение не было возбуждено Кораном, не было развито самостоятельно мусульманами; заслуга мусульман в том, что они сумели воспользоваться цивилизацией своих предшественников — греков и римлян. Коран сам по себе не давал этих движений, ибо иначе он бы самостоятельно питал европейскую культуру. Так как просвещение арабов пользовалось памятниками древней литературы и так как, далее, оно могло найти их скорее всего на почве Испании или в Александрии, то понятно, что Испания и Египет должны были породить новое направление. Коран был нетерпим вначале ко всему чуждому. Когда же он столкнулся с классическими традициями, то стал заметно гуманнее. Следует отметить, что тогда Коран не обладал упругостью последующего времени; он не успел еще тогда закаменеть, как в XIII и XIV веках. Напротив, мусульманский мир той эпохи страдал сектантством несравненно в большей степени, чем христианство; семьдесят три секты раздирали мусульманство, из них главными толками были шиитский и суннитский. Сунниты руководствовались преданием; среди них многие занимались разъяснением философских трудностей, решением догматических вопросов, причем мусульманские богословы старались разъяснить в своих трактатах некоторые весьма интересные религиозные вопросы. Решения этих богословских трудностей не могли не породить различных толкований, дававших обильную пишу для сектантских споров. Что касается шиитов, которые признавали только Коран, отвергая предания, то и они не были в свою очередь избавлены от раздора и раскола. Так, иные считали Аллаха воплощенным божеством на земле, думая, что этот Аллах существовал еще до появления вещей, что он никогда не умирал и т. д.

Успехи мусульманской науки. От этих отвлеченных фантазий отрадно обратиться к духовной и культурной деятельности арабов, для которой представлялся большой простор в то время. Арабы занимали все пространство от Босфора до Пиренеев. Христиане надолго потеряли лучшие провинции древнего мира, самые культурные, самые плодородные, самые богатые и самые интеллигентные. Исторический район от счастливого юга, от Египта и Испании, должен был отодвинуться к северу, где, конечно, не было для истории ни нового Карфагена, ни Антиохии, ни Александрии, этих богатейших и образованнейших городов древнего мира. Именно на этих остатках античности возникла мусульманская культура и цивилизация, черпая оттуда полной рукой. Фанатизм последователей Мухаммеда исчез через несколько столетий. В среде их образовались медики, алхимики, грамматики, математики; их учителями были несториане и евреи. Первые, как известно, когда-то внушили юноше Мухаммеду основы его учения: единобожие, презрение к идолопоклонству. Это было тогда, когда Мухаммед еще мальчиком, гоня верблюдов, приходил со своим дядей в сирийский город Бозру, где беседовал с несторианскими монахами. Влияние евреев на мусульманскую, а также и европейскую культуру было самым существенным[193].

Без несториан и евреев, как без посредников, не могло бы образоваться мусульманское и вместе с тем европейское просвещение. Несториане — это христианская секта, которая, узко понимая идею единобожия, подвергала критике догмат о Троице. Этот несторианский взгляд был во вкусе мусульман, которые готовы были простить несторианам все их прочие христианские верования ради отрицания ими догмата Троицы. Вдобавок было еще нечто общее между несторианами, евреями и мусульманами, искавшими просвещения. Несториане и евреи терпели жестокие гонения со стороны правительства, первые за свое сектантство, а вторые за свое презрение к христианской вере. Мусульмане взяли их под свое покровительство. Конечно, несториане не разделяли мусульманских убеждений о Мухаммеде, но у них была общая симпатия с мусульманами к практическим наукам, как, например, медицине и вообще ко всем тем знаниям, на которые последняя опирается.

Известно, что слово «врач» со времени Константина в христианской Европе было равносильно слову «язычник». Со времени официального провозглашения христианства предпочитали лечить дух, а не тело; первые обязанности должны были исполнять священники, а вторые — богадельни и преимущественно женщины. Что касается врачей, то они жестоко преследовались на Востоке, потому что каждый врач — ученик Гиппократа, каждый эскулапист — философ, следовательно, враг христианина; вследствие этого медицинские школы со времени Константина были закрыты. Духовенство вместе с женщинами приняло на себя заботу о больных. Правительство передало больницы женщинам, причем занятие медициной, требующее прежде всего изучения анатомии и рассечения трупов, строго преследовалось. Когда же одно духовное лечение не достигало цели, то приходилось или пользоваться какими-нибудь суеверными средствами, или положиться на чудо. И действительно; больные отправлялись — часто целыми толпами — на поиски этих волшебных целительных средств. Несториане и евреи, быть может, потому были ненавистны правительствам, что занимались медициной, так сильно преследуемой и на Западе, и на Востоке.

Таким образом, самые простые понятия перемешались: серьезное изучение считалось колдовством, а суеверие принималось за богоугодное дело. Нельзя было, например, исследовать траву, которая давалась больному, а необходимо было сотворить над ней известное заклятие. Известно, что несториане, избегая