Принц Лестат - Энн Райс

Все это растрогало меня.

– Друзья мои, послушайте, – обратился я к ним. – Сегодня под этой крышей происходят важные события, и я не могу пригласить вас остаться и уже сейчас сесть рядом с нами. Поверьте мне, поверьте в мою добрую волю. Но очень скоро мы соберемся снова, уже под крышей моего дома во Франции.

Кажется, мы слегка повторялись, да? Совсем как танец.

– О да! – Глаза Гремта пылали, точно физический облик его находился в такой же зависимости от чувств его и страстей, как и у простого смертного.

Однако к выходу он не двинулся. Никто из них и с места не стронулся.

И тут меня осенило. Да они же намеренно тянут время, ведут официальные и ничего не значащие разговоры, а сами тем временем стараются приглядеться ко мне поближе! Скорее всего вдумчиво изучают бесчисленные и мельчайшие физические признаки, о которых я и понятия не имею.

Они же знают, что Амель во мне. Знают, что мы с ним стали единым целым. Знают, что Амель изучает их, как и я – как сами они изучают меня.

Должно быть, в лице моем или манере держаться появилось что-то темное, даже угрожающее: они все вдруг подобрались, переглянулись, подавая друг другу какие-то еле заметные сигналы, и все выжидательно воззрились на Тесхамена.

– Что ж, с вашего разрешения, я откланяюсь, – промолвил я, из последних сил стараясь сохранить учтивость. – Меня ждут другие. Через несколько ночей я отправлюсь домой, дабы приготовить свой замок для совершенно нового…

Тут я осекся. Совершенно нового – чего?

– Для совершенно нового царствования, – мягко подсказал Магнус. На губах его играла все та же любящая улыбка.

– Совершенно новый этап – подойдет больше, – поправил я. – Не уверен, что хочу называть это царствованием.

Он улыбнулся, словно слова мои показались ему не только выразительными, но и трогательными. Сам не знаю, что я испытывал по отношению к нему – любовь или ненависть. Нет, пожалуй, все же не ненависть. Слишком уж переполняло меня счастье – счастье, что я жив.

У меня снова возникло все то же ощущение, будто они изучают меня, причем так, как я даже приблизительно постичь не могу – вглядываются в меня, выискивая признаки того, что сидит глубоко внутри. Однако Амель молчал. Никак не помогал мне разобраться с ними. Да, он был здесь, но глухо молчал.

Тесхамен взял меня за руку. Его ладонь оказалась куда холоднее моей и на ощупь напоминала ледяную плоть Детей Тысячелетия. Однако лицо лучилось теплотой.

– Прости, что потревожили тебя так скоро, уже сегодняшней ночью, – сказал он. – Но нам так хотелось увидеть тебя собственными глазами. А теперь да, мы пойдем. Приношу извинения за наше поведение. Боюсь, ты даже и не представляешь, насколько мы взволнованы и полны нетерпения.

– Понимаю, – кивнул я. – Спасибо, друзья.

Но я уже не мог заглушить подозрения. Нежданные гости тем временем двинулись к выходу и, сбившись в кучку, прошли мимо меня в холл, а потом и на улицу.

Арман вышел вместе с ними, обвив рукой стан темноволосого призрака, того самого, что недавно плакал. Дверь захлопнулась.

Я осознал, что остался в пустом холле наедине с Луи. Все остальные разошлись.

– Ты знаешь, кто они? – прошептал я.

– Знаю то, что они мне рассказали, – ответил он, пристраиваясь к моему шагу. – И знаю, что они сказали тебе. Остальные тоже явно знают, кто они такие – но не боятся их. Однако все ждут, чтобы ты взял власть в свои руки, чтобы ты сам приветствовал их и пригласил в свои французские владения. Ты – вождь, Лестат, даже не сомневайся. Уж это все понимают. И те призраки, духи или кто они там такие – понимают не хуже прочих.

Я остановился. Обхватил Луи, привлек его к себе.

– Я Лестат, – негромко произнес я. – Твой Лестат. Тот самый Лестат, которого ты всегда знал. Как бы ни изменился я, но всегда останусь прежним.

– Знаю, – ласково ответил он.

Я поцеловал его. Припал устами к его устам долгим безмолвным поцелуем, отдался на волю молчаливого прилива чувств, стиснул его в страстных объятиях, прижал крепко-крепко. Шелковая кожа, мягкие блестящие черные локоны, пульсация крови. Время словно бы ушло, растворилось. Казалось, мы с ним снова очутились в нашем старом тайном убежище, теплом тропическом гроте, где когда-то делили уединение, где веял сладкий аромат цветущих олив и слышался тихий шепот напоенного влагой ветерка.

– Я люблю тебя, – прошептал я.

– Сердце мое принадлежит тебе, – тихонько ответил он.

Хотелось плакать.

Но времени не было.

Как раз в этот миг появились Грегори, Сет и Сиврейн. Она сообщила мне, что они проверили бальный зал и там все готово. Мариус с Пандорой ждут. Свечи зажжены.

– Прости, что так вышло с нежданными гостями, – сказала Сиврейн. – Похоже, истинный принц нынче нарасхват. Но теперь тебе пора к тем, кто уже заждался.

Виктор и Роуз сидели во французской библиотеке.

Оба они избрали для церемонии простой, аскетичный стиль. Роуз надела длинное, до самого пола платье из черного, льнущего к телу шелка. Длинные рукава, открытая голая шейка. Виктор облачился в арабский сауб из черной шерсти. На фоне строгой простоты одеяний ослепительная красота молодых казалась еще ярче, губы еще розовей, а пылкие глаза – еще более невинными и полными трепета жизни.

Мне хотелось побыть с ними, однако я понял, что вот-вот заплачу, что не в силах совладать с собой, и чуть не сбежал. Но, разумеется, сбежать я не мог. Надо было исполнить свой долг перед детьми.

Я обнял обоих и спросил, по-прежнему ли они полны решимости войти в наши ряды.

Ну разумеется!

– Я знаю, что для вас уже нет пути назад, – кивнул я. – И знаю, что вы оба уверены, будто полностью готовы к избранному пути. Знаю. Но и вы должны знать, сколь глубоко я скорблю о том, чем вы могли бы стать со временем – и уже никогда не станете теперь.

– Но почему, отец? – спросил Виктор. – Да, мы знаем, что еще очень юны. Мы не спорим. Но мы уже умираем – как и все юные существа. Почему же ты не радуешься за нас? Почему ты не счастлив?

– Умираете? О да, это правда. Не стану возражать. Но разве можно винить меня в том, что я гадаю, какими вы стали бы через десять лет смертной жизни – через двадцать, через тридцать? Разве юноша умирает, превращаясь в мужчину в расцвете сил? Разве умирает нежный бутон, расцветая в прекрасную женщину?

– Мы хотим навсегда остаться такими, как сейчас, – промолвила Роуз. Голос ее звучал так сладко, так нежно! Она не хотела ранить меня – стремилась лишь утешить и ободрить. – Уж кому и понять нас, как не тебе?

Мне? Что толку напоминать им, что я не выбирал себе вампирскую участь. Мне не предоставили такой возможности. И что толку в сентиментальных раздумьях о том, что, проживи я всю жизнь смертным и скончайся в девяносто лет, даже кости мои ныне бы истлели в земле?