Пожиратель душ. Об ангелах, демонах и потусторонних кошмарах - Генри Каттнер

все перенапряжение и отсроченная реакция. Зря Форд отказался от выпивки. Алкоголь смягчил бы жуткую отдачу после долгих недель в аду. Недель борьбы с депрессией, месяцев напряжения, когда Форд не расслаблялся ни на секунду, представляя болезнь своим личным врагом, взвинчивая себя до совершенно невозможного уровня.

А потом – победа и угасание депрессивных волн. И тишина, смертельная, ужасающая – время расслабиться и все обдумать.

И Форд сошел с ума.

Крокетт вспомнил, что говорил доктор: многие психиатры склонны к ментальной нестабильности – вот почему их тянет в эту область медицины, и вот почему они в ней хорошо разбираются.

Лифт остановился. Бездыханное тело Форда лежало примерно в ярде от него. Крокетту не хотелось заглядывать в лицо психиатру.

Маниакально-депрессивный психоз – довольно простой вид безумия. Шизофрения куда сложней. И она неизлечима.

Неизлечима.

Доктор Форд принадлежал к шизоидному типу. Он сам это сказал много недель назад.

А теперь доктор Форд стал жертвой шизофренического психоза и умер насильственной смертью. Как раньше умер Бронсон. Тридцать белых колонн в загадочной неподвижности стояли в Черепушке, а Крокетт глядел на них с медленно нарастающим ужасом.

Тридцать сверхчувствительных радиоатомных мозгов готовы были записать на чистый восковой диск новый паттерн. На этот раз не маниакально-депрессивный.

Нет, это будет неисследованное, неизлечимое шизофреническое безумие.

Да, именно ментальный взрыв. Мертвый доктор Форд лежал на полу, и в момент смерти в мозгу у него отпечатался паттерн безумия. Который может быть любым.

Крокетт смотрел на интеграторы, гадая, что происходит сейчас внутри их сверкающих белых оболочек.

«Это выяснится еще до того, как закончится вьюга», – подумал он с тоскливым ужасом.

Потому что на станции снова завелся призрак.

Темный ангел

Музыкальный автомат грохотал на весь прокуренный бар. Старик, которого я разыскивал, сидел в отдельной кабинке в дальнем углу зала, уставившись в пустоту. Трясущиеся руки с выпуклыми венами вцепились в хрупкий стакан. Я узнал его.

Это точно был он. Человек, который расскажет мне все, что я хочу знать. После того, что случилось сегодня в «Метрополитене»…

Он был уже пьян. Глаза потускнели и остекленели. Я сел напротив и услышал, как он приговаривает снова и снова:

– Кукла… Джоанна, ты не должна… Джоанна.

Он заплутал в мире пьяных грез. Смотрел на меня, но не видел. Я был одним из наполнявших его воспоминания призраков.

– Расскажи мне все, – попросил я.

Но даже слова незнакомца не смогли пробиться сквозь затянувший разум туман. Души в нем больше не было. Он реагировал, как марионетка. Отвечал, когда мне удавалось задать вопрос-другой, и снова принимался бормотать про Джоанну и куклу.

Я бы пожалел его, но ведь он был проклят. А мое дело – выяснить правду о том, что произошло час назад в «Метрополитене».

– Все началось много лет назад, – заплетающимся языком проговорил он. – Вечером после сильного снегопада или даже перед ним. Не знаю.

Он и не знал. Потом, когда изменения стали очевидны, он попытался выудить из памяти тот небольшой эпизод, который, вероятно, имел исключительную важность. Но как тут можно быть в чем-то уверенным?

Жесты, слова, поступки того вечера, казавшиеся тогда совершенно естественными, теперь, по прошествии времени, несли на себе тонкий аромат пугающей неопределенности. Но тем вьюжным вечером он впервые что-то заподозрил.

Ему было сорок, Джоанне – тридцать пять. Они подумывали остепениться и зажить спокойной уютной жизнью, и у них не было никаких причин отказаться от этой идеи. За двадцать лет Тим Хэзевей дорос от младшего клерка до директора рекламной фирмы с приличным доходом и без каких-либо серьезных проблем.

У них была квартира на Манхэттене и маленький пекинес со вздорным характером по кличке Цу Линь. Только детей не было. Тим и Джоанна обрадовались бы детишкам, но не сложилось.

Они прекрасно смотрелись вместе: Джоанна с черными как смоль волосами, гладкой кожей без единой морщинки, свежая, искрящаяся энергией и Тим – солидный, спокойный мужчина с добрым лицом и сединой на висках.

Их стали приглашать на благопристойные обеды, но сами они порой втихую устраивали пирушки, чтобы тряхнуть молодостью.

– Но не слишком увлекаться, – сказала Джоанна, когда их большой седан несся по Генри-Хадсон-парквей навстречу бьющей в лобовое стекло вьюге. – Этот джин был так себе.

– Дай мне, пожалуйста, сигарету, дорогая, – попросил Тим. – Ага, спасибо. Не знаю, откуда Сандерсон достает выпивку, но подозреваю, что вылавливает ее прямо в Ист-Ривер. У меня от этого пойла бурлит в животе.

– Следи за…

Она сказала это слишком поздно. Из туманной пелены вьюги на них мчались сдвоенные фары.

Тим отчаянно крутанул руль, ощутив болезненное изменение силы тяжести, что означало сильный занос. Седан дернулся и остановился. Тим вполголоса выругался и вышел из машины.

– Задние колеса в канаве, – объяснил он Джоанне через открытое окно. – Тебе лучше выйти. Даже если не выключать фары, нас могут не заметить вовремя.

Он обдумал вероятность того, что седан сплющится в груду железа, и решил, что, скорее всего, так и будет. Джоанна встала рядом, закутавшись в шубу, а Тим наклонился, ухватился за задний бампер и потянул изо всех сил. Но сдвинуть с места тяжеленную машину не удалось.

Тим со вздохом отпустил бампер.

– Попробую газануть, – сказал он. – Подожди здесь минутку, Джо, и крикни мне, если появится машина.

– Хорошо.

Он выжал сцепление, завел мотор. И с роковой внезапностью увидел, как приближается отраженный свет фар.

Уйти от столкновения было уже невозможно. Он надавил на акселератор, почувствовал, как буксуют колеса… И вдруг случилось невероятное. Машина подпрыгнула. Другого слова тут не подберешь. Какая-то сила приподняла седан и вытолкнула на дорогу.

Инстинктивно Тим сбросил газ и повернул руль. Автомобиль проскочил мимо, едва не задев его. Побледневший Тим остановил машину у обочины и вышел.

Сквозь снежный шквал проступила темная фигура.

– Джоанна?

– Да, Тим, – ответила она после паузы.

– Что случилось?

– Я… не знаю.

– Ты ведь не пыталась поднять машину? – спросил он, сам понимая, что такое невозможно.

Джоанна помедлила с ответом.

– Нет, – сказала она. – Должно быть, там под снегом твердая земля.

– Ясное дело, – ответил Тим.

Он достал фонарик, вернулся к канаве и быстро осмотрел ее.

– Ага, – без особой уверенности согласился он.

По дороге домой они молчали. Тим заметил на перчатках Джоанны блеск смазки.

Мелочь, но это было только начало. Ведь Тим точно знал, что машину подняли из канавы, но такая хрупкая женщина, как Джоанна, не могла это сделать.

А неделю-другую спустя их семейный врач, эндокринолог Фарли, сказал Тиму:

– Попросите Джоанну зайти ко мне. Она уже давно