Ночное кино - Мариша Пессл

Голос у нее был низкий, сиплый – больше подходил дальнобойщику или шестифутовому вышибале, а не этой кряжистой, но все-таки маленькой женщине. Она едва дотягивала до пяти футов, но сложена была как шлакоблок. Схватила телефон со столика в библиотеке, потыкала в кнопки.

– Я бы на вашем месте воздержался.

– Правда?

– Койот – любопытное имечко. Лично я бы предпочел, чтобы меня друзья прозвищем компрометировали поменьше. Работорговля? Принудительный труд? Приятель из таможенно-иммиграционной полиции говорит, в вашем родном городе были неплохо поставлены дела. Пуэбла, если не ошибаюсь? Так вот он мне рассказывал, что раз в год туда приезжала загадочная женщина в пустом минивэне, а потом уезжала, битком набив его людьми, – штабелями их складывала, как дрова. Я с парой-тройкой побеседовал. В замечательных подробностях описали женщину за рулем. За каждое нарушение – от трех до семи лет. Сколько фильмов вы так успели снять? Десять? От тридцати до семидесяти, значит. Я подозреваю, после «Гребня» вас в федеральной тюрьме ждет нехилый культурный шок.

Излагая все это, я наблюдал за ее лицом. И на слове «работорговля» понял, что попал в яблочко.

И слава небесам, потому что я блефовал. У меня не было ни друзей в таможенно-иммиграционной полиции, ни свидетелей. Последние дни я читал и перечитывал свои наспех восстановленные записи, пытаясь найти против Галло хоть что-нибудь, любую мелочь. И то и дело утыкался в ее прозвище, помянутое Пег Мартин и Марлоу Хьюз. Койот. Койот – дикая собака прерий, но к тому же сленговое название тех, кто переправляет нелегальных иммигрантов из Мексики в Штаты. Диапазон огромен – от мелких семейных лавочек до миллиардных бизнесов, спонсируемых наркокартелями.

Пег Мартин отдельно упомянула, что койотом Инес Галло звала съемочная группа, и я призадумался: может, это потому, что Галло и впрямь их койот? Это, плюс она уроженка Мексики, плюс делала для Кордовы всю грязную работу, по словам Марлоу, – и так сложилось мое теоретическое допущение: отнюдь не исключено, что нелегалов в «Гребень» возила Галло. Скорее всего, договаривались так: они три месяца работают на площадке, наблюдая мириады черных дел, а затем им угрожают, дабы не проговорились, и пусть катятся на все четыре стороны. Конечно, гипотеза была хлипкая, и я не ожидал, что она выстрелит, – до этой самой минуты, когда увидел, как сильно Галло побелела.

За годы, что миновали со свадебной фотографии, где она так юно блестела глазами, – и даже с того дня, когда она вместо Кордовы приняла премию Киноакадемии за «Тиски для пальцев», – Галло очень переменилась. Словно десятилетия на службе у режиссера, вечно подле него, обратили ее в камень – седые волосы вьются жестче, низкий лоб отяжелел, губы – как тугая бечевка. В ней не осталось ни капли легкости или беспечности. Но может, это неизбежно, если ты решил навеки остаться на орбите исполинской планеты, чья масса превращает твою собственную в ничто.

Она ни мускулом не шевельнула, лишь напряженно разглядывала меня. Затем отложила телефон.

– Чего вы хотите, мистер Макгрэт?

– Побеседовать по душам.

– Нам не о чем говорить.

– Вот не согласен. Можем начать с того, что Александра Кордова умерла в двадцать четыре года. Затем у меня есть и другая проблема: все, с кем я обсуждал Александру, исчезли, дом одного из них сгорел дотла. Если поговорите со мной, может, мой друг-таможенник посмотрит сквозь пальцы на ваши закупки рабского труда.

Галло вскипела, но прикусила язык, медленно отошла к бару в углу и налила себе выпить.

– Если это рабский труд, миллионы жизнь бы отдали, чтобы попасть в рабство, – буркнула она. – Эти люди жили по-царски.

– Они не могли уйти. Говоря строго, они были пленниками.

– Они этим и заплатили – обо всем было уговорено заранее. Никакого принуждения, никакой лжи. После съемок мы от них еле избавлялись. Все хотели остаться навсегда.

– Как детишки в Эпкоте.[113]Обрыдаться.

Она сощурилась:

– Чего вы надеетесь добиться?

– Правды.

– Правды.

Она ухмыльнулась – коротко сверкнула улыбкой, точно сломанная зажигалка искрой, – затем посерьезнела. Мое появление ее ошарашило – в этом я был уверен, – и теперь она размышляла, как себя вести, как побыстрее меня вытурить. Видимо, решила подыграть, во всяком случае до поры: склонила голову набок и натянуто улыбнулась:

– Что-нибудь выпьете?

– Если вы не добавляете мышьяк.

Она налила «Джеймисон» из той же бутылки, откуда наливала себе, и сунула мне стакан.

Потом села на диван, и я заметил, что на тыльной стороне левой ладони у нее и впрямь вытатуирован штурвал – «Черная доска» не обманула. Анонимный юзер утверждал, будто это доказывает, что Галло и Кордова – одно лицо. Сейчас, разглядывая ее тесаный профиль, я спрашивал себя, возможно ли, что режиссер и его ассистентка – один человек, что вот это и есть Кордова. Но коренастая женщина держалась типичной прислужницей, и в бегающих глазках мелькало что-то раболепное, что-то несбывшееся, будто предмет ее неизменного внимания спрятался и стоит где-то за кулисами.

Нет, она совершенно точно не Кордова. И она тянет время.

– Прежде чем вам предъявят леса, мистер Макгрэт, – сказала она, не отводя от меня взгляда, – вы уверены, что их вы и хотите увидеть? Рычаги, тросы, железные опоры. Ржавчину и толстые цепи. Тщательно расставленные прожектора. Совсем не та реальность, что на экране. Вовсе не такая пленительная.

Она опять склонила голову, будто ее осенила новая мысль, пристально вгляделась в мое лицо и скупо улыбнулась:

– Забавно. Я думала, уж вы-то ее раскусите. Вы что, правда так и не поняли?

– Чего не понял?

– Наверняка же вы видели намеки тут и там, подсказки…

– Намеки на что?

Кажется, я лишился своего преимущества. Инес Галло пришла в себя – а может, мне и вообще не удалось загнать ее в угол.

Она воздела бровь:

– Вы что, правда не вычислили?

– Чего не вычислил?

– Александра болела.

– От проклятия дьявола.

Она усмехнулась:

– Я, а со мной целая армия врачей и других специалистов по всему миру можем вас уверить, что Александра никогда не страдала от «проклятия дьявола». И вообще от проклятий. У нее был рак. Острый лимфобластный лейкоз. Всю жизнь, с ремиссиями.