Голландская республика. Ее подъем, величие и падение. 1477-1806. Том 1 - Джонатан И. Израэль

Липсий был самым влиятельным европейским философом своей эпохи, и его творчество, отражавшее ее фундаментальные противоречия, вызвало многочисленные отклики по всей католической, монархической Европе, и не в последнюю очередь — в Испании Лермы и Оливареса,[90] в то же самое время оказав особое влияние на формирование новой культурной среды в южных Нидерландах. Липсий поддерживал связи с некоторыми известными испанскими политическими деятелями, в том числе доном Балтазаром де Сунигой, дядей Оливареса, который в течение нескольких лет по служебным делам находился в Брюсселе. Он также призывал — вначале сдержанно, но с 1605 г. публично, посредством открытых писем, — к миру между испанской короной и «мятежниками» в Нидерландах. Но не столько его попытки повлиять на испанскую политику в Нидерландах и покончить с распрей, сколько его моральные и политические убеждения, выдержанные в духе неостоицизма, способствовали формированию новой идентичности Южных Нидерландов, связанной с Испанией и культурным возрождением, которое привело Испанские Нидерланды в их Серебряный Век (1609–59). В 1604 г. Липсий сформулировал свою моральную философию в двух поздних трактатах о стоицизме, которые можно рассматривать, как обновленный призыв ко всем нидерландцам не идти на поводу у патриотических чувств (основы прореволюционной пропаганды) и конфессионального фанатизма, выработав вместо этого моральный кругозор, основанный на избегании распрей и сохранении порядка, который привел бы к принятию его монархической, имперской концепции политической жизни.

Липсий был одним из первых писателей Нового времени, занимавшихся политическими вопросами, который в последние годы своей жизни подчеркивал значение населения и экономического благосостояния для политического могущества и стабильности. Появление нового политического, религиозного и культурного порядка на юге на закате его жизни действительно было тесно связано с демографическими показателями и экономическим возрождением. Сельское население Фландрии и Брабанта начало оправляться от разрухи 1570-х и 1580-х годов после 1590 г. Считается, что совокупное население Брабанта, выросшее с 370 000 человек в 1480 г. до 450000 в 1565 г., снизилось к 1615 г. всего до 363 000. К 1665 г. его численность достигла 475000 человек, после чего рост населения на юге замедлился до 1750 г. Тем временем происходило быстрое восстановление сельского хозяйства. Цена на землю во Фландрии сократилась более чем наполовину между 1572 и 1590 гг., что повлекло за собой резкое падение арендной платы за фермы. Но и цена на землю, и арендная плата за фермы заметно оживились в 1590-е гг., и к 1605 г. достигли уровня 1565 г. И стремительный подъем стоимости земли, и расширение сельскохозяйственной деятельности в целом продолжались и далее, хотя и более медленными темпами, до 1640 г. Четверть века цена на землю и арендная плата за фермы по всей Фландрии и Брабанту оставались неизменными. Затем началось продолжительное падение, ставшее составной частью общего упадка сельского хозяйства, наступившего в 1660-х гг. по всем Нидерландам и западной Европе.

Но экономическое возрождение юга никоим образом не ограничивалось населением и сельским хозяйством. Многие отрасли промышленности Фландрии и Брабанта, также как и области, населенной валлонами, вновь переживали бурный рост. В первую очередь это касалось фламандской полотняной промышленности, которая была передовой индустрией юга на протяжении XVII и XVIII вв. Хотя она получила наибольшее распространение в сельской местности, она способствовала торговле и росту городов, наряду с увеличением численности сельского населения. Падение Антверпена в 1585 г. и блокада устья Шельды для морской торговли стали преградой на пути заморской коммерции юга и помогли экономическому расцвету севера. Правда, после 1590 г. север свыше столетия опережал по темпам промышленного развития юг. Но, даже несмотря на это, принимая во внимание возрождение городов и сел на юге, отход Испанских Нидерландов на второй план по сравнению с Севером никоим образом не выглядел необратимым — во всяком случае до 1620-х гг. Если Соединенные Провинции внезапно достигли подавляющего коммерческого и промышленного превосходства над Югом, то это произошло в первую очередь из-за благоприятно сложившихся политических и стратегических обстоятельств. Изменись они, и тогда юг мог бы беспрепятственно вернуть себе экономическое первенство. В случае разгрома мятежников, или, по крайней мере, нанесения им чувствительного поражения, открытия устья Шельды для торговли и помощи Испании в изгнании их из западной и восточной Индий, города юга вернули бы свою прежнюю славу и процветание. Многие экономические преимущества юга пережили закрытие Шельды и исход протестантов с их капиталами и ремесленными навыками на север. По сравнению с Англией, Францией и Германией южные Нидерланды все еще оставались страной с высоко развитым сельским хозяйством, исключительно высокими ежегодными урожаями зерновых культур и трудолюбивым населением, занятым в широком диапазоне отраслей промышленности и сложных технологий. Качество фламандских мануфактурных изделий на протяжении первой половины XVII в. оставалось на высоком уровне. Признаки упадка более специализированных отраслей промышленности, таких, как производство гобеленов, ювелирное дело, книгопечатание и шелкоткачество, и сокращения объемов производства стали заметны только после 1648 г.

В Антверпене частичное, но существенное возрождение началось в 1590-х гг., ускорилось благодаря перемирию, и затем продолжалось, хотя и более медленными темпами, после 1625 г. до 1648 г. Антверпенская коммерция стала проявлять больше динамизма, хотя и на иной основе и в меньшем объеме, чем до 1585 г. Антверпен отныне стал главной перевалочной базой потока товаров, идущих с севера на юг. Кроме того, из-за снижения таможенных тарифов, наступившего после заключения перемирия в 1609 г., многие из городских отраслей промышленности понесли тяжелые потери от конкуренции с севером, и некоторые из них, такие как изготовление изразцов, навсегда исчезли. Более того, поставка неокрашенных полотняных тканей английского производства, которую с 1585 г. «перехватили» в свои руки северные провинции, также никогда не возобновилась. Но Антверпен успешно сохранил свое место по части специализированных отраслей промышленности, включая шелкоткачество, ювелирное дело, производство гобеленов и красивой мебели (по меньшей мере, до 1648 г.), и стал крупным центром книгопечатания католической литературы и религиозных искусств. Население Антверпена неуклонно, пусть и не особо впечатляюще, росло с 12 000 человек в 1585 г. до 47 000 в 1595 г., 54000 в 1612 г. и 62000 в 1648 г. Но возрождение Антверпена никоим образом не было исключением — напротив, Гент и Брюгге также восстановили свое значение до сопоставимого уровня, опять же благодаря перемирию. Текстильная промышленность Гента процветала, и его гавань была полна судов из Голландии и Зеландии. Гент, подобно другим городам юга, испытал подлинный строительный бум, особенно в годы перемирия; его население выросло с 31000 человек в 1600 г. до 50000 к 1670 г. Движущей силой развития Брюгге было производство «новых портьер», бумазеи и, особенно, «says». К 1615 г. в Брюгге работало столько же ткацких станков, как и накануне Революции. Производство шерстяных тканей в Брюгге сохранялось на высоком уровне до 1650-х гг.