Доктрина шока - Наоми Кляйн

Несколько месяцев спустя Сэнди-Спрингс стал первым «городом по контракту». В новом муниципалитете в штате работали всего четыре человека — все остальные были контрактниками. Рик Хэрскорн из СН2М Hill, возглавивший этот проект, говорил о Сэнди-Спрингсе как о «чистом листе бумаги, где нет никаких следов деятельности правительства». Он сказал другому журналисту, что «никому из наших коллег еще не приходилось целиком создавать город такой величины».

Газета Atlanta Journal-Constitution писала, что «когда Сэнди-Спрингс нанял корпоративных работников управлять новым городом, это казалось смелым экспериментом». Однако всего за год заразная мания строить контрактные города охватила богатые пригородные районы Атланты, так что это превратилось в «стандартную процедуру на севере округа Фултон». Соседние поселения оценили опыт Сэнди-Спрингса и также начали голосовать за создание автономных городов с правительством по контракту. Один из таких городов, Милтон, сразу же предложил СН2М Hill взяться за эту работу, ведь у этой корпорации, в конце концов, уже имеется опыт. Затем началась кампания за объединение таких корпоративных городов, чтобы они могли образовать собственный округ, а это означает, что ни один доллар из их налогов не перепадет бедным людям, живущим с ними рядом. Этот план подвергся яростной критике со стороны жителей, не входящих в предполагаемое объединение. Политики говорили, что без этих налогов станет невозможно содержать большие госпитали и систему общественного транспорта, разделение округа на части породит бессильное государство на одних территориях при крайне роскошной жизни на других. То, что они описывали, сильно напоминало Новый Орлеан, а отчасти — и Багдад.

В этих богатых пригородах Атланты закончился крестовый поход корпоративизма по разграблению государства: не только правительственные службы были переданы в чужие руки, но и самая главная функция правительства — управление. И весьма символично, что эту территорию заняла именно компания CH2M Hill. Эта корпорация в Ираке получила контракт на много миллионов, чтобы выполнять ключевую функцию правительства — наблюдать за работой других подрядчиков. В Шри-Ланке после цунами она не только выстроила порты и мосты, но и «отвечала за общее управление программой восстановления инфраструктуры». После урагана «Катрина» в Новом Орлеане она получила 500 миллионов за строительство «вилл FEMA» и за готовность проделать то же самое в случае очередного бедствия. Она в совершенстве овладела искусством приватизировать государство при чрезвычайных обстоятельствах, а теперь делала то же самое в обстоятельствах обычных. Если Ирак был лабораторией радикальной приватизации, то этот этап испытаний был уже пройден.

Большие ограды и стены на границах не принадлежат к миру ГУЛАГа, это звукозащитные ограждения вдоль автострад, это ограды роскошных лож на спортивных стадионах, барьеры зоны для некурящих, ограждения безопасного пространства в аэропортах и заборы охраняемых богатых поселений... Они открыто говорят о привилегиях имущих и вызывают зависть у неимущих, что вызывает беспокойство у обеих сторон. Но это не значит, что они не выполняют своей задачи.

Кристофер Колдуэлл, редактор журнала The Weekly Standard, ноябрь 2006 г.

На протяжении десятилетий существовало общее убеждение в том, что массовые волнения истощают силы глобальной экономики. Отдельные шоки и кризисы, разумеется, можно было использовать как рычаг для открытия новых рынков, но когда шок выполнял свою работу, для устойчивого экономического роста требовались мир и стабильность, хотя бы относительные. Этим привычно объясняли то, почему 90-е годы были эпохой процветания: с окончанием холодной войны экономические системы могли сконцентрировать свои усилия на торговле и инвестициях, а поскольку страны стали более открытыми и взаимозависимыми, вероятность военных конфликтов между ними снизилась.

Однако на Всемирном экономическом форуме в Давосе (Швейцария) политики и руководители корпораций ломали головы, размышляя о ситуации в мире, которая казалась насмешкой над всеми законами здравого смысла. Это явление окрестили «давосской дилеммой». По словам Мартина Вульфа, колумниста газеты Financial Times, суть этой дилеммы — «контраст между успешной экономикой и сомнительной политикой стран всего мира». Он писал, что экономика «перенесла серию потрясений: кризис фондового рынка после 2000 года; шок терактов 11 сентября 2001 года; войны в Афганистане и Ираке; разногласия относительно действий США; скачок цен на нефть, подобного которому не было с 1970-х; приостановка переговоров [ВТО] в Дохе; столкновения по поводу ядерных планов Ирана», — но при всем этом экономика «переживает золотой период повсеместного роста». Иными словами, мир превращается в ад, нигде нет стабильности, а в это время глобальная экономика торжественно возвещает о своем существовании. Некоторое время спустя бывший министр финансов США Лоренс Саммерс говорил о «практически полном отсутствии связи» между политикой и рынком: «Это напоминает Диккенса: стоит поговорить с экспертом по международным отношениям, и видишь, что ты живешь в самые мрачные времена. А затем ты поговоришь с потенциальными инвесторами, и оказывается, это наилучший период в истории».

Эту же загадочную тенденцию отражает экономический показатель под названием «индекс оружие-икра». Он высчитывается по соотношению доходов от продаж реактивных истребителей (оружие) к доходам от продаж частных самолетов, так называемых executive gets («икра»). В течение 17 лет можно было наблюдать одну закономерность: когда шла оживленная торговля истребителями, продажа роскошных реактивных самолетов уменьшалась, и наоборот. Разумеется, какая-то группа людей постоянно богатела от продажи оружия, но их экономическое значение было относительно малым. И все разделяли одну простую истину, что бурный экономический рост несовместим с насилием и нестабильностью.

Но эта истина уже не подтверждалась. С 2003 года, год спустя после вторжения в Ирак, высчитывая «индекс оружие-икра», можно было заметить, что быстро и одновременно подскочили продажи как истребителей, так и роскошных самолетов. Это значило, что в мире растет насилие, а одновременно накапливаются огромные доходы.

Стремительный экономический рост Китая и Индии сыграл свою роль в повышении спроса на предметы роскоши, но не меньшую роль тут сыграло и расширение узкого военно-промышленного комплекса до масштабного комплекса капитализма катастроф. И сегодня всеобщая нестабильность выгодна не только горстке торговцев оружием; она приносит неизмеримую прибыль всему сектору высоких технологий, сектору капитального строительства, частным медицинским компаниям, которые лечат раненых солдат, индустрии нефти и газа — и, разумеется, оборонным подрядчикам.

Объем доходов тут достаточно велик, чтобы породить экономический бум. Компания Lockheed Martin, бывший вице-президент которой возглавил комиссию, активно призывавшую начать войну с Ираком, только в 2005 году получила 25 миллиардов долларов из денег американских налогоплательщиков. По замечанию конгрессмена от демократов Генри Уэксмена, эта сумма «превышает стоимость валового внутреннего продукта 103 стран, включая Исландию, Иорданию и Коста-Рику... и это больше, чем сумма бюджетов Министерства торговли, Министерства внутренних дел, Управления малого бизнеса и всей ветви законодательной власти правительства». Сама по себе Lockheed стала новым рынком. Она и другие подобные компании (стоимость акций которых выросла втрое с 2000 по 2005 год) спасли фондовый рынок от затяжного кризиса после 11 сентября. Стоимость обычных акций упала, однако общий оборонный индекс — «показатель стоимости акций компаний, работающих в сфере обороны, национальной безопасности и авиакосмической промышленности» — повышался с каждым годом, в 2001-2006 годы в среднем на 15 процентов, превышая в 7,5 раза средние показатели роста компаний из списка Standard & Poor's 500 за тот же период.