Мировая история - Одд Уэстад

Таким образом, внутрь структуры халифатов проникли иноземцы точно так же, как это сделали западные варвары в пределах Римской империи. Шло время, и они приобрели преторианский вид, все больше усиливая свое влияние на халифов. Все это время народную оппозицию использовали шииты и представители остальных мистических сект. Между тем прежнее экономическое процветание уходило в прошлое.

Правление Аббасидов фактически закончилось в 946 году, когда персидский полководец и его люди свергли халифа и поставили на его место своего человека. Теоретически династия Аббасидов сохранялась у власти, но фактически произошло революционное изменение; с тех пор в Персии правила новая династия Буидов (Бувахидов). Арабский ислам раскололся; единству Ближнего Востока снова пришел конец. Не осталось ни одной империи, способной противостоять нескольким столетиям вторжений внешних врагов, хотя последнего Аббасида монголы убили только в 1258 году. Перед этим еще одно возрождение исламского единства случилось в ответ на Крестовые походы, но великие дни исламской империи ушли в историю.

Специфическая природа ислама обусловила то, что духовная власть не могла долго существовать в отрыве от политического господства; поэтому халифату было предназначено в конечном счете перейти к туркам-османам, когда они стали творцами ближневосточной истории. Они должны будут отодвинуть границу ислама еще дальше от дома и опять же вглубь Европы. Но достижения их арабских предшественников выглядели устрашающе огромными для их окончательного краха. Они разрушили одновременно и старый римский Ближний Восток, и Персию Сасанидов, загнав Византию в Анатолию. Арабы к тому же насадили неискоренимый ислам на территории от Марокко до Афганистана. Его приход во многих отношениях выглядел революционным событием. В соответствии с его догмами женщине, например, предназначалось зависимое положение, как это было прежде, но даровались законные права собственности, не доступные женщинам во многих европейских странах вплоть до XIX века. Даже рабам давались определенные права, а внутри общины единоверцев отсутствовали какие-либо касты или наследственный статус. Эта революция коренилась в религии, которая – как вера евреев – находилась в гармонии с остальными сторонами жизни, охватывая их все; в исламе не существует слов для обозначения различия между священным и светским, духовным и временным, которые носители христианской традиции считают само собой разумеющимся. Религия – это общество для мусульман, и единство, которое она обеспечивает, пережило века политического раскола. Она представляет собой единство одновременно закона и определенного отношения; ислам – это религия не чудес (хотя некоторые из них подразумеваются), а обряда и интеллектуальной веры.

Помимо того, что ислам оказал на христианский мир великое политическое, вещественное и интеллектуальное воздействие, это вероучение получило распространение далеко за пределами мира арабской гегемонии – в Центральной Евразии – в IX веке, в Индии – между VIII и XI веками, а также в XI веке за пределами Судана и до Нигера. Между XII и XVI веками новые территории Африки становятся мусульманскими; ислам остается сегодня вероисповеданием, наиболее стремительно завоевывающим этот континент. В Китай ислам проник в VIII веке и стал там важной религией благодаря обращению в ислам монголов в XIII веке. В XV и XVI веках он, преодолев Индийский океан, попал в области обитания малайских племен. С собой его несли миссионеры, переселенцы и купцы, но, прежде всего, арабы, двигались ли они с караванами в Африку или вели свои дау (одномачтовые арабские каботажные суда) из Персидского залива и Красного моря в Бенгальский залив. А в XVI и XVII веках даже случится последнее вторжение носителей исламской веры в Юго-Восточную Европу. Здесь следует обратить внимание на замечательное достижение носителей представлений, в распоряжении которых с самого начала не находилось никаких ресурсов, кроме горстки семитских племен. Но, несмотря на все великие достижения прошлого, ни одно арабское государство больше так и не смогло снова обеспечить единство ислама после X века. Даже арабскому единству предназначалось остаться всего лишь мечтой, хотя мечта эта лелеется до сих пор.

В 1453 году, или спустя 900 лет после кончины Юстиниана I, Константинополь пал перед полчищами язычников. «Никогда не случалось раньше и никогда больше не случится события ужаснее», – отметил один греческий летописец. На самом деле он стал свидетелем события великого исторического звучания. Никто в Европе не был к нему готов; оно потрясло весь христианский мир. Это событие коснулось не просто государства: наступил конец самому Риму. Наконец-то пришло избавление от цивилизации, унаследованной от классического Средиземноморья; если кто-то видел в этом такую же глубокую перспективу, как записные энтузиасты, которые обнаружили в нем возмездие за разрушение греками Трои, то на самом деле речь шла о прекращении существования традиции, насчитывавшей две тысячи лет. И если абстрагироваться от языческого мира эллинской культуры и Древней Греции, тогда тысяча лет христианской империи в самой Византии производила достаточное впечатление, чтобы видеть в ее кончине нечто глобальное по масштабу, подобное сдвигу земной коры.

Самый удивительный факт, характеризующий Византийскую, или Восточную Римскую, империю, состоит в том, что она существовала на протяжении еще тысячи лет после падения Рима на западе. Кое-кто из историков ошибочно видел в этом периоде тысячелетие вырождения, когда более просвещенный из этих деятелей осмелился язвительно заметить о том, что провести тысячу лет в состоянии постоянной деградации совсем даже не плохое занятие. И он был прав. Даже в последние годы существования византийская репутация и старинные обычаи удивляли странников, ощущавших через них авторитет имперского прошлого. До самого конца ее императоры оставались Августами, а граждане называли себя «римлянами». На протяжении столетий собор Святой Софии считался величайшим из христианских храмов, православная вера, хранимая в этой святыне, нуждалась во все меньших уступках религиозному плюрализму, так как до тех пор доставлявшие тревоги провинции захватили мусульмане. Даже постфактум легко разглядеть неизбежность ослабления и краха Восточной империи, но жившие в то время люди ничего подобного не замечали. Они, сознательно или подсознательно, знали, что их империя располагает великим потенциалом развития. Именно за счет великой консервативной ловкости и изобретательности, сохранившихся после многочисленных крайностей, и архаичного стиля, присущего ей практически до самого конца, в империи не замечались важные перемены.

Как бы там ни было, но за тысячу лет и на Востоке, и на Западе отмечались большие потрясения; исторические процессы боролись внутри Византии, принижались одни элементы в ее наследии, выпячивались другие, уходили в небытие третьи, поэтому империя в конце существования в значительной степени отличалась от империи Юстиниана, сохраняя при этом общие свои нестираемые черты. Четкая разделительная линия между античностью и Византией отсутствует. Еще до императора Константина центр тяжести империи начал смещаться в восточном направлении, и, когда его город превратился в столицу мировой империи, ее наследник уже выдвигал претензии на Рим. Учреждение поста императоров с особой четкостью показало степень сочетания эволюции и консерватизма. До 800 года никто не пытался оспорить теории о том, что император являлся светским правителем всего человечества. Когда в том году одного западного правителя в Риме провозгласили «императором», уникальность императорского пурпурного цвета Византии оказалась под сомнением, что бы там ни думали и ни говорили на Востоке о статусе нового режима.