Подлодка - Лотар-Гюнтер Буххайм

Сумасшествие было гнать нас в эту трещину между двумя материками. Это не могло кончиться ничем хорошим… Каждый мог понять это. И Старик это знал! Знал все это время, с того самого момента, как по радио приказали прорываться. Как только он прочитал ту радиограмму, он знал, что мы наполовину обречены. Именно поэтому он и хотел высадить нас двоих на берег в Виго.

Что он сейчас говорит?

Все, кто находятся на посту управления, слышат его слова:

— Какая вежливая компания — у них там, наверху, победный парад!

Его ирония оказывает влияние на людей. Люди поднимают головы, начинают шевелиться. Постепенно работа на центральном посту возобновляется. Сгорбившись, ступая на цыпочках, двое моряков пробираются на корму, огибая встречающиеся на пути препятствия.

Я отрешенно взираю на Старика: обе руки глубоко засунуты в карманы подбитого мехом жилета, правая нога — на ступеньке трапа. Вырванный из темноты лучом фонарика, он виден всем и каждому, и заметно, что он ведет себя так же, как и всегда. Он даже демонстрирует нам снисходительное пожатие плечами.

Где-то гремят инструментами.

— Тихо! — тут же одергивает их командир.

Из трюма доносится бульканье. Оно началось уже давно, но я сейчас впервые обращаю на него внимание. Я вздрагиваю: мы лежим неподвижно. Почему же в трюме булькает? Черт, похоже, уровень воды под пайолами поднимается.

Старик продолжает представлять нашему вниманию весь репертуар своей героики:

— Они беспокоятся о нас. Чего нам еще желать?

Затем ужасное завывание винтов начинает стихать. Никаких сомнений — они уходят. Командир поворачивает голову то в одну сторону, то в другую, чтобы лучше слышать замирающий звук. Только я собрался вздохнуть полной грудью, как свист винтов возвращается назад с прежней силой.

— Интересно, — замечает Старик и кивает шефу.

Из их перешептывания я разбираю лишь:

— Не выдержали… утечка топлива… да…

Затем Старик шипит штурману:

— Как долго они уже крутятся на своей карусели?

— Целых десять минут, господин каплей! — шепчет Крихбаум. Он не сдвинулся, чтобы ответить, лишь едва заметно повернул голову в сторону.

— Дай бог им здоровья! — говорит командир.

Только теперь я замечаю, что второго инженера здесь нет. Вероятно, он отправился в кормовой отсек. Там, похоже, вышло из строя все, что только можно, но и из носового тоже поступили катастрофические рапорты. Я расслышал не все из них. Какое счастье, что у нас на борту два инженера. Такое редко случается: двое на одной лодке. Повезло — нам повезло! Мы падаем на дно, а милостивый Боже подбрасывает под наш киль лопату песка. И в довершение всего — два инженера. Нам везет как никогда — как утопленникам…

Старик придает своему лицу соответствующее выражение:

— Где второй инженер?

— В машинном отсеке, господин каплей!

— Пусть проверит аккумуляторные батареи.

Внезапно кажется, будто во всех отсеках одновременно наступает чрезвычайная ситуация. Я обращаю внимание на пронзительный свист, который уже какое-то время звучит в моих ушах. Его источник находится, по-видимому, в дизельном отделении. Течь. Наш дифферент — на корму. Мы, конечно, ударились носом о грунт, но корма заметно перевешивает, значит, вода прибывает в кормовом отсеке. Почему не удифферентовать лодку на нос? В нормальных условиях мы уже должны были бы запустить трюмные помпы. Но основная трюмная помпа вышла из строя, да и смогла бы она вообще действовать при огромном внешнем давлении? Триста метров! Ни одна лодка еще не бывала на такой глубине! Наша помпа явно не предназначена для нее. Я смотрю сквозь люк назад, на корму. Что — то не так в унтер-офицерском отделении? Почему там столько людей? Аварийное освещение… ни черта не видать.

Старик прислонился к отсвечивающей серебром трубе перископа. Я вижу его вытянувшееся в горизонтальном направлении бедро, но не могу разглядеть, на чем он сидит. Правой рукой он массирует свое колено, словно стараясь унять боль. Его фуражка наполовину сползла назад, на шею, высвободив спутанные космы волос.

Вдруг его лицо настораживается. Он опирается двумя руками по обе стороны от себя и, оттолкнувшись ими, встает на ноги. Уже не шепотом он спрашивает шефа:

— Сколько воды мы набрали? Какие цистерны плавучести повреждены? Какие нельзя продуть? Можем ли мы откачать воду, которая уже на борту?

Вопросы сыпятся один за другим:

— Почему не работает основная трюмная помпа? Можно ли ее исправить? Если полностью продуть все неповрежденные цистерны и емкости, даст ли это нам достаточно плавучести?

Шеф поводит плечами, словно пробуя размять затекшие мышцы спины, затем делает два или три бесполезных шага. Помощник по посту управления тоже зашевелился.

Я напрягаю свои мозги: лодка разделена на три отсека. Очень хорошо. Ну и что это может дать нам сейчас? Если бы Старик закрыл люк, ведущий с центрального поста в кормовой отсек — если допустить такое, ведь нам от него сейчас нет никакой пользы — и если бы мы герметично задраили его, то пост управления и носовой отсек будут в сухости и сохранности. В этом можно не сомневаться. А потом нам останется только ждать, когда кончится кислород. Итак, отбросим эту идею. Продолжай думать, говорю я себе. Если основная трюмная помпа вышла из строя, то у нас еще имеется в запасе сжатый воздух. Но достаточно ли его осталось после тщетной попытки, предпринятой нами ранее? Кто знает, не нарушилась ли герметичность резервуаров сжатого воздуха? Без трюмной помпы и сжатого воздуха на нас можно ставить крест. Ясно одно: мы должны запустить помпу и сделать продувку. Уменьшить нас вес и добиться плавучести. А что произойдет, если цистерны плавучести больше не в состоянии вообще удержать в себе воздух — если он немедленно устремиться наружу через пробоину или ослабленное соединение, как только мы начнем продувать? Что, если он просто пузырями уйдет на поверхность, ничуть не приподняв нас?

Повсюду проникает зловонный запах. Ошибиться невозможно — газ из аккумуляторов — значит, их элементы тоже накрылись. Они хрупкие. Сначала взрыв, а потом удар о дно… Сможем мы сдвинуться с места или нет — зависит в первую очередь от аккумуляторных батарей. Если мы остались без аккумуляторов…

— Шевелитесь! — это командует шеф.

— Живее, живее! — это уже боцман.

И непрестанно поступающие шепотом донесения, в основном с кормы. Я слышу их, но больше не в состоянии что-либо воспринимать.

Через центральный пост пробираются гротескно пошатывающиеся из стороны в сторону люди, пытающиеся удержать равновесие. Я прижимаюсь к кожуху перископа, мучимый сознанием своей бесполезности, что я путаюсь под ногами.

Второго вахтенного офицера, совсем рядом со мной, тоже заставили отодвинуться в сторону. Теперь морякам нечем заняться. Обычно для них всегда находится много работы на корабле, который сел на мель. Но наш корабль затонул. На затонувших кораблях морякам делать нечего.