Белые искры снега - Анна Джейн

– Ну и куда ты смотришь? – спросила я, глядя, как Яр, запрокинув голову и прильнув к окну, таращится вверх, хотя и так можно было догадаться – на ночное небо, усыпанное десятком ярких серебряных искр.

– На звезды, – вполне ожидаемо ответил парень.

– Братьев по разуму ищешь? – хмыкнула я, тоже подняв взгляд вверх. Ярослав медленно опустил подбородок и повернулся ко мне. Мятные глаза в полутьме казались серыми. А еще в них явственно читалось недоумение и вселенская усталость великого ученого человека, вынужденного коротать время с глупым невеждой.

– Очень остроумно! Браво. – Яр, изобразив на лице что-то вроде подобия восхищения, захлопал. Однако привычного звука аплодисментов не получилось – из-за перчаток слышны были лишь глухие хлопки. – Вот ты вроде бы учитель, – сказал он, – но такое чувство, что с тобой явно что-то не так. Для индивида, который пропустил одну из важнейших ступеней развития человека, ты мыслишь очень даже неплохо. Но вот что касается роли учителя… Это какая-то насмешка над классическим преподаванием. Ты такой человек, который притягивает глупости несуразицы.

– Да ты что? И почему это? – лениво спросила я. От слов царевны Ярославны обидно совершенно не было, напротив, было забавно наблюдать за этим глупым мальчишкой.

– Потому что стоило мне с тобой связаться, как все пошло наперекосяк. Я как будто бы попал в поле абсурда, ядром которого являешься ты. По-твоему, мне охота торчать с тобой вдвоем непонятно где посреди ночи?

– А что, – улыбнулась я, – наш Ярославочка боится темноты? Кстати, ты знаешь… Говорят, в этом месте водятся привидения.

Изловчившись, я неожиданно ткнула его пальцем в плечо. Не ожидавший такого парень вздрогнул, словно подтверждая озвученный мною его страх. Я тихонько, но, кажется, издевательски рассмеялась.

Зарецкий хлопнул себя по лбу ладонью, явно пытаясь изобразить фэйспалм, а после отвернулся к окну машины, игнорируя меня и ища взглядом Ранджи и Шейка. Я же аккуратно и почти бесшумно открыла бардачок и вытащила оттуда старую, слегка помятую маску Анонимуса, с которой подруга щеголяла на прошлом Хеллоуине. Когда Ярослав повернулся ко мне, он уже не вздрогнул, а вскрикнул – ведь с соседнего сиденья на него пялилась чья-то зловещая белая рожа с ехиднейшей улыбкой и черными провалами вместо глаз.

– Сумасшедшая!! – заорал на меня Яр, пару секунд спустя поняв, что его разыграли. А я осталась довольной аки сытая сова, удачно вышедшая на ночную охоту. Несмотря на все то, что произошло, у меня вдруг стало хорошее настроение.

Парень забрал у меня маску.

– Да ладно тебе, – вполне себе мирно сказала я. – Кстати, кое-что забыла тебе рассказать.

– И что? Очередную страшную байку?

– Не-а. Про записку, розы и клуб. А то ты меня со своим другом Иваном достал. Внимай, Зарецкий. В общем, официант перепутал подарки. Мой и твой. Если не веришь, съезди в «Сковороду» и сам поговори с ним. Кстати, твои друзья очень веселые, они решили, что тебе не хватает общества резиновой женщины. – Я зевнула, чувствуя, как на плечи наваливается приятная и долгожданная усталость.

Ярослав посверлил меня взглядом, а потом почему-то вздохнул и сказал только:

– Понятно.

Я хотела сказать, что слышу, как в его голове щелкают механизмы, с трудом анализирующие ситуацию, но мне стало так лениво, что я ничего не ответила.

А благодарить он меня, разумеется, не стал, что, впрочем, меня никак не задело. Зато вдруг улыбнулся.

– А тебя Мурашка любит.

– Кто-кто? – не сразу поняла я.

– Твой дружок из кафе. Так в записке его было сказано. И, как назло, зовут его так же, как и подругу Вана.

– Прямо-таки любит? – вновь сладко зевнула я. Почему-то сейчас на Женьку было наплевать. И на то, догнала ли его Аленка или нет. Забавно… Мурашка.

– Ну, я уж не знаю, прямо он тебя любит или как-то криво и своеобразно, – очертил указательным пальцем Зарецкий прямую и волнистую линии, как иллюстрацию собственных слов, – но в записке так было написано.

– Забавно, – не нашла я, что сказать.

– Это было не забавно. Со мной лучший друг поссорился и… – Зарецкий замолчал, словно одернув себя.

Между нами установилось хрупкое, как весенний лед, перемирие. Я вдруг почувствовала едва уловимый, но волшебный запах весны, до которой по календарю еще было очень далеко. Манящая полузабытая свежесть, деревья в облаках цветений, влажная земля…

«Спасибо», – шепнула я Ярославу мысленно. Шепчущие травы укладывали меня в постель, свитую из их стеблей и листьев.

Я вновь глянула на звезды, прикрыла глаза и, совсем не контролируя себя, поплыла в царство Морфея, в покачивающемся на небесной реке ложе из нежных дурманящих трав. Что происходило дальше, я не слышала.

* * *

Ярослав еще какое-то время наблюдал за звездами. Ждать он не любил и не умел, поэтому ему все время казалось, что его друг и подружка Дна куда-то запропастились.

– Эй, как думаешь, они скоро? – спросил парень, в очередной раз глянув на отлично освещенную дорогу – а не идут ли по ней Шейки и Ранджи с долгожданным бензином. Все происходящее ему порядком наскучило и сильно хотелось домой. Но по дороге пока что только проезжали редкие автомобили.

Настя не ответила.

– Алло, слышишь? – вновь позвал Ярослав девушку и, наконец, соизволил обернуться к ней.

В первую секунду он испугался. Настя без единого движения сидела в кресле, закрыв глаза, и, кажется, даже не дышала. Свет фонарей падал на ее спокойное лицо так, что оно казалось бледным и осунувшимся. Совершено дикий, почти животный страх первобытным копьем кольнул Яра в сердце – слава богу, это длилось лишь какое-то мгновение. Затем он понял, что девушка всего-навсего спит, и испытал невероятное облегчение – как будто все к тому же сердцу, которое только что кольнуло копье, приложили лечебную мазь из мяты и горьких трав. Яр даже выдохнул от осознания того, что все хорошо. Правда, он все же не сдержался и на всякий случай решил убедиться, что Настя точно спит. Парень поспешно снял перчатку и протянул указательный палец к самому носу девушки, чтобы почувствовать собственной кожей ее дыхание. Естественно, оно было – спокойное, теплое, и паникер Яр совсем успокоился. Правда, большим пальцем он умудрился задеть плотно сомкнутые даже во сне губы Насти, и это заставило его – нет, не улыбнуться, а стать еще более серьезным. Он не замер, не одернул руку, в панике обтирая ее о пуховик, а чуть склонив голову, продолжил свои «исследования» – несколько раз осторожно провел все тем же большим пальцем по контуру Настиной нижней губы. Такой – беззащитной, слабой, не сопротивляющейся – она ему нравилось куда больше. Ярослав вообще любил нежных женственных девушек (таких как Женя) с тонкой душевной организацией, которые могли бы понять его душевные порывы и принять Яра таким, какой он есть…. Хотя… Ярослав, не понимая еще, как сильно он зачарован спящей Настей, и продолжая нежно, почти невесомо касаться кончиками холодных пальцев уже не горячих губ, а теплой щеки, осознал одну важную для себя вещь. Яру хотелось, чтобы его приняли не таким, каким он был, а таким, каким он хотел казаться. Не впечатлительным, творческим, ревнивым и легко ранимым, напоминающим временами ребенка и требующим к себе внимания, а рассудительным, хладнокровным и взрослым, умеющим постоять за себя и за свою девушку. Он хотел – нет, требовал! – чтобы его считали лидером, сильным, справедливым, смелым, умеющим принимать четкие и быстрые правильные решения. Человеком, который не мастерски рисует людей, а который людей строит и ведет за собой.