Загадка XIV века - Барбара Такман

Самым важным во всех этих приготовлениях был переносной деревянный город, который должен был защитить солдат при высадке на берег. Огромный лагерь, способный вместить каждого командира и его отряд, представлял собой этакую искусственную крепость, приставшую к берегу канала. Размеры лагеря поражали воображение — девять миль в окружности, тысяча акров площадью. Лагерь окружала деревянная стена в десять футов высотой с башнями, что возвышались над стеной на расстоянии дюжины ярдов одна от другой. На улицах и площадях стояли дома, казармы, конюшни и рынки, куда отрядам полагалось приходить за провизией. Триста лет назад, во время высадки на английские берега, Вильгельм Завоеватель применил разборный деревянный форт, подобные сооружения использовались с тех пор неоднократно, но ничего столь смелого и грандиозного никогда еще не применялось. Пять тысяч дровосеков и плотников из Нормандии под руководством архитекторов приготовили все заранее, затем все надлежало упаковать, посекционно пронумеровать и отправить по морю с тем, чтобы при высадке огромное сооружение собрали бы за невиданно короткое время — три часа. В XIV, как и в XX веке, ради войны использовали самую продвинутую технологию. Такие бы способности да в мирных целях!

В порту Шельды толпились аристократы, чиновники, ремесленники и слуги всех родов. Всех их требовалось разместить, всем надо было платить жалование. Блеск графа Савойского по наследству перешел к его сыну Амадею VII, прозванному «красным графом»: он развлекал бедных и богатых, не отпускал никого, не накормив как следует. Эсташ Дешан тоже не остался без дела, прославил это событие в своих стихах:

Затем галлы переплывут морской пролив

И истребят несчастных англичан.

И те скажут, проходя знакомым путем:

«В прежние времена тут была Англия».

В порту присутствовал весь цвет Франции, за исключением герцога Беррийского, чье запаздывание, стоит отметить, вызвало дурные предчувствия.

Всем не терпелось выйти в море. Нобили оставались в Брюгге, «чтобы чувствовать себя спокойнее», но то и дело выезжали в Слюйс, к королю: хотели узнать, назначен ли день отплытия. Каждый раз им говорили: завтра, на следующей неделе, когда поднимется туман, когда явится герцог Беррийский. Огромная масса людей, скопившихся на берегу, становилась все тревожнее. Многим, в том числе оруженосцам и рыцарям победнее, не выплачивали жалование, а стоимость проживания возрастала, так как местное население задирало цены. Рыцари жаловались на то, что за четыре франка они не могут купить ячмень, который ранее обходился в один франк. Фламандцы были мрачны и агрессивны, поскольку «за битву при Рузбеке простой народ испытывал к ним враждебные чувства». Они говорили друг другу: «Какого черта французский король не идет войной на Англию? Разве мы недостаточно бедны?» — хотя и признавали, что «французы не делают нас беднее».

Многочисленные причины проволочки теперь свелись к одной — к ожиданию приезда герцога Беррийского. Его отсутствие стало знаком того, что воинственный дух отнюдь не является всеобщим: за кулисами боролись конфликтующие интересы, и партия мира, представленная герцогом Беррийским, противостояла партии войны.

Герцог Беррийский был слишком поглощен приобретательством и искусством, и ему было не до войны. Он жил ради собственности, и слава ему была не нужна. У него было два дома в Париже — Отель-де-Нель и еще один, возле Тампля; кроме того, он построил или приобрел семнадцать замков в своих герцогствах — Берри и Оверни. Он буквально набил их часами, монетами, эмалями, мозаикой, маркетри, иллюстрированными книгами, музыкальными инструментами, гобеленами, скульптурой, триптихами, написанными на ослепительно золотом фоне в окружении драгоценных камней. Он не скупился на золотые сосуды и ложки, на инкрустированные драгоценными камнями кресты, на раки и редкие антикварные вещи. Он приобрел зуб Карла Великого, лоскуток от мантии пророка Илии, чашу Христа с Тайной Вечери, капли молока Мадонны, принадлежавшие ей же волосы и зубы, землю из различных библейских мест, клыки нарвала, иглы дикобраза, коренной зуб великана и отделанные золотой бахромой облачения, в которые можно было бы одеть священников трех соборов. Агенты держали его в курсе всех удивительных находок, и, когда кто-то сообщил о «костях гиганта», выкопанных возле Лиона в 1378 году, он немедленно их приобрел. Он держал лебедей и медведей, еще у него был зверинец с человекообразными обезьянами и одногорбыми верблюдами, в саду росли редкие фруктовые деревья. Землянику он ел хрустальными палочками, оправленными в серебро и золото, а читал при свечах, горевших в шести подсвечниках из резной слоновой кости.

Как и многие богатые аристократы, он был обладателем хорошей библиотеки, в которой наличествовали классические и современные книги. Герцог нанимал переводчиков с латыни, приобретал у парижских книгопродавцев рыцарские романы, облачал их в дорогие переплеты, некоторые издания щеголяли красным бархатом с золотыми застежками. У знаменитых иллюстраторов он купил, по меньшей мере, двадцать часословов, среди них два настоящих шедевра — «Большой часослов» (Grandes Heures) и «Великолепный часослов» (Tres Riches Heures). Герцог с наслаждением разглядывал любимые сцены и портреты, включая свой собственный. Очаровательные города с башнями и замками, пасторали, рыцари и дамы в саду, охота и банкетный зал, невероятно элегантные наряды — все эти картины украшали молитвенники. Сам герцог одевался в небесно-голубую одежду, цвет которой был обязан красителям настолько дорогим, что два горшочка с этой краской поместили в перечень «сокровищ» герцога Беррийского.

Герцог установил в своей церкви только что изобретенный педальный орган и купил за четыре ливра новый жакет своему талантливому корнетисту, чтобы музыкант достойно исполнил соло перед Карлом V. Для устранения последствий обжорства и склонности к апоплексии он растирал золото и жемчуг и смешивал их в слабительный порошок. Любимым времяпрепровождением герцога была игра в кости. В одной игре в компании с рыцарями он поставил на кон за сорок франков свои коралловые четки. Герцог постоянно переезжал из одного замка в другой вместе с лебедями, медведями и гобеленами, а его художники возили неоконченные работы, чтобы завершить их в другом месте. Герцог принимал участие в местных процессиях и паломничествах, посещал монастыри, осенью праздновал окончание виноградного сезона, а в июне как-то раз послал герцогине молодой горох, вишню и 78 спелых груш. Он коллекционировал собак и все время искал новых, сколько бы их у него ни было. Когда он услышал о необычной разновидности борзой в Шотландии, то добился от Ричарда II безопасного проезда для своих курьеров, чтобы те добрались туда кружным путем и привезли ему пару собак.

Средства на потакание своим вкусам он вытягивал из населения Оверни и Лангедока, когда там наместничал, и налоги у него были самыми высокими во всей Франции, а потому вызывали ненависть, вылившуюся в восстание в Монпелье и отставку Беррийского с поста наместника. В 1383 году, после восстания тюшенов, когда он снова стал правителем вместо Анжуйского, герцогу представилась выгодная возможность. Вместо того чтобы казнить лидеров восстания, он продавал прощения и наложил на общины огромный штраф в восемьсот тысяч золотых франков, что четырежды превышало весь «кошт», собранный Лангедоком для выкупа Иоанна II. Эту сумму рассчитывали взимать с помощью беспрецедентного подымного налога, равнявшегося двадцати четырем франкам. Нераскаявшийся герцог Беррийский еще тридцать лет кидался деньгами, пока не разорил свои владения и не умер в 1416 году в возрасте 76 лет.