Жуга. Осенний лис - Дмитрий Игоревич Скирюк

Он вложил меч в ножны и потянул с плеч котомку. Нащупал твёрдый бок кожаной фляги и выдернул пробку. Плеснул воды Ивашу на рубаху, смочил ему лицо. Скрипач задёргался, вдохнул, закашлялся, давясь, согнулся пополам. Схватился за шею. Его рвало.

– Жить будет, – кивнул Вайда. Посмотрел на травника. – Как ты узнал?

– Какая разница… – бессильно отмахнулся тот. – Поблазнило.

И полез в мешок за травами.

Наконец Иваш пришёл в себя.

– Опять вы, – прохрипел он, глядя то на Вайду, то на Жугу. Сглотнул. – Нашли, сволочи, чтоб вас…

Он опять закашлял.

Приятели переглянулись.

– Вот ведь гад, – миролюбиво подытожил Вайда. – Ему бы спасибо сказать, что с того света вытащили, а он ругаться.

– Мне без неё всё равно не жить…

– Это ещё почему?

– Потому…

– Где фургон? – вмешался травник.

Иваш перевёл взгляд на Жугу.

– А ты небось доволен? Думаешь, ты ей нужен? Ни хрена ты ей не нужен… И кончишь так же, как я, только она себе нового найдёт. Дурак. Тебя затем и взяли, чтобы ты стражников отвлёк и чтобы Роджера не признали, а ты… Она всё заранее видела… В замок они едут, чтоб тебя. В замок.

– Вот видишь, я же говорил… – Вайда повернулся к травнику и умолк.

– Прав он, – тихо сказал Жуга, – не жить ему. И мне тоже, если девку эту не найдём.

– На кой чёрт они туда едут?

– А ты подумай. Признаться, я и сам сперва понять не мог, откуда струна у горбуна взялась. Только не струна это. Тетива от лука. Ворон этот ещё, чтобы страх наводить… Да и Линора тоже не просто акробатка. Всё знает наперёд, крадётся в темноте без шума, дротиком из девяти мишеней десять бьёт…

– Так не бывает.

– Слепой бросок идёт за два. Птичка её, деревянная, знаешь, как ненавистью напиталась? – Жуга вздохнул. – Убивать они кого-то едут. А вот кого – другой вопрос. Что за замки окрест?

Рифмач наморщил лоб.

– Сейчас, дай вспомню. Словенич далеко, с той стороны… Так… Стало быть, остаются ближние – Зарад, Ражданы и Эшер.

Жуга напрягся, привычно уходя в темноту, сплетая вместе нити прошлого, скользя по временной спирали. Как это делала Линора? Путей у фургона было множество, но только три сверкали в темноте алмазной тропкой. Какой из них был верен, гадать почти не пришлось – лишь один пересекался в будущем с его собственным.

Жуга открыл глаза.

– Эшер, – сказал он. – Они едут в Эшер.

* * *

– Хозяин замка, Хуго Эшер, поселился здесь лет двадцать пять тому назад, с женой и двумя сыновьями. Поговаривают, перебрался сюда с севера, может, и с Британских островов. Жену его звали Иннельда. Иннельда Эшер. Она тоже оттуда. Детей у них не помню сколько, помню только, что два сына было… Под старость он, похоже, малость тронулся, он и раньше был с прибабахом – стоит только посмотреть, где он замок возвёл, жену свёл в могилу, женился снова на девчонке…

– И всё-то ты знаешь.

– Мне ли не знать! – усмехнулся рифмач. – Так вот. Старший сын от отца ушёл. Чёрт знает, что они не поделили. Челядь он тоже затиранил, кто сбежал, кто сам таким же сделался. В последнее время слух пошёл, что людей он нанимает – ну, война, чего уж, понятно… Может статься, всадники те как раз они и были.

– Ну и бояре тут у вас, внизу, – задумчиво проговорил Жуга. – Кого ни тронь, гадюка на гадюке.

– Уж какие есть.

Три странника шагали по дороге. Темнело. В облаках проглянул мутный круг полной луны, высветились тени. Потянуло ветерком. Почуяв холодок, путники невольно зашагали быстрей. Некоторое время Вайда молчал, затем продолжил:

– Ходит тут ещё одна история…

– Хорош болтать, рифмач, – угрюмо оборвал его Иваш. – На кой чёрт нам всё это знать?

Скрипач, и без того немногословный, теперь совершенно замкнулся в себе. Всю дорогу он шёл молча, лишь часто сглатывал и прикладывался к фляге. На горле его багровела тёмная полоса.

– Тебе, может, ни к чему, – сказал Жуга. – А нам, глядишь, и пригодится. Рассказывай, Вайда.

– Да нечего рассказывать. Петь надо. Довелось мне в одной таверне побывать, и там парнишка пел по-саксонски. Я слова перевёл как мог, только на музыку они не ложатся, хоть тресни. Я уж и так и этак… Вот, послушайте:

Нет, королева, я не шут, хотя и был шутом,

Но время всех меняет год от года.

А я не шут, не такова моя природа,

Пусть даже мне придётся пожалеть о том.

Моим вы радовались шуткам и забавам,

Когда средь сонма важных подлецов

Презревши всё, смеяться вам в лицо

Мне одному дано лишь было право!

Я был для вас привычным дураком,

И на меня не обращали вы вниманья,

Но знали ль вы, какие чувства и страданья

Скрывались под дурацким колпаком?

И пусть мне суждено лишиться головы,

Я снова повторю, смеясь сквозь слёзы:

Я счастлив, ведь исчезли все вопросы

С ответом, тем, что мне не дали вы.

Вы испугаетесь, я снова повторю,

Когда под вечер стихнет зал ваш тронный,

В тот самый миг, когда паяц картонный

У вас в руках вдруг скажет: «Я люблю».

– Сказка, – скривился Иваш.

– Как это называется? – помедлив, спросил Жуга.

– «Эшер», – ответил Вайда. Помолчал, поправил лютню. Поднял взгляд и вздрогнул. – Эй, гляньте! – он указал рукой. – Чего это там, а?

Лес впереди вдруг осветился заревом огня, языки пламени плеснули над верхушками деревьев. Жуга ускорил шаг, потом перешёл на бег. Иваш и Вайда бросились за ним. Они промчались напрямик через луг, свернули в лес, и вскоре дорога вывела их на поляну.

Разбросанные тут и там, всюду валялись вещи из фургончика. Туши волов лежали в луже крови, утыканные стрелами. Животные, как шли, сцепленные ярмом, так и рухнули, где их застигла смерть. В траве у самой опушки распростёрлось человеческое тело. Чуть поодаль виднелись ещё два. У одного в руках была сабля. А посреди поляны полыхал фургон. Полог прогорел насквозь, дуги раскалились докрасна, на глазах у путников левый борт отвалился и с шумом рухнул, рассыпавшись каскадами пылающих углей.

А в глубине повозки, в жарком пламени кружилась, догорая, деревянная птица.

– Линора! – Иваш бросился к фургону.

– Стой, дурак! – Рифмач в два прыжка догнал его и повалил на землю. – Сгоришь!

– Пусти!!!