Два измерения... - Сергей Алексеевич Баруздин

В первое время он пытался не реагировать на эти разговоры, потом отшучивался, позже, чтобы отвлечь от этих разговоров, стал уговаривать Римму Васильевну сходить то на концерт симфонической музыки в консерваторию, то в театр, то просто приносил хорошую книгу, но музыка ее не увлекла, как и театр, как и многое другое, как, впрочем, и ее юридические науки. Кажется, он лучше ее за эти годы познал, что такое арбитраж, специалистом по которому она была, и мог бы вполне взвалить на себя, случись такая необходимость, все ее служебные заботы, тем более что Римма теперь больше сидела дома, нежели у себя в институте, — ей там было явно неинтересно. И в Дом ученых, где они когда-то познакомились, она уже давным-давно не ходила, хотя там были не только интересные, но и важные для него встречи.

Чем больше Римма Васильевна проявляла активность, тем больше Валерий Павлович как-то в ее присутствии замыкался в себе. Он уже не выносил гостей и особенно всего того, что предшествовало их сбору, сам всячески избегал визитов в гости.

Время шло. Он получил Государственную премию. Стал часто бывать в Париже и Монреале, Лондоне и Бонне. Купил машину. Но все это словно происходило как бы не с ним. Словно это Римма Васильевна получила премию. Словно Римма Васильевна ездила в заграничные командировки. Словно Римма Васильевна купила машину. Впрочем, машиной он действительно почти не пользовался. У него была служебная, которой ему вполне хватало.

Оставалось получить квартиру в высотном доме, но пыл Риммы Васильевны не иссякал. И не только по части престижной квартиры. Она, как скаковая лошадь, брала барьер за барьером, и чем препятствие было труднее, тем энергия ее, соответственно, возрастала. Казалось, что ей это постоянное преодоление высот доставляет несравнимое удовольствие, и как только покоренные высоты позади, она искала новые…

Он понимал, что вся их семейная жизнь напоминает плохой анекдот или затасканную тему на эстраде, и никак не хотел верить, что это происходит именно с ним.

Он несколько раз серьезно попытался поговорить с Риммой Васильевной. Но это оказалось бесполезно — она просто не понимает, что он хочет.

Валерию Павловичу снова приснился сон, связанный с войной.

…Жаркое душное лето. Он едет из Москвы на постоянное местожительство в деревню Николаевку, что брал в сорок первом. Трясется какая-то машина с нелепым грузом: все, даже сиденье заполнено пустыми колбами и пробирками. И вот уже начинается деревня, уютная, спокойная, с крепкими избами, украшенными в изобилии резными наличниками. И Валерию Павловичу очень хорошо, так хорошо, как никогда еще не было.

И вдруг на пороге одной избы он видит Бориса Николаевича:

— Приехал? Рад тебе, Валерий! Тут простор и место для отличной лаборатории найдется.

— Откуда вы тут, Борис Николаевич?

— А я всегда тут, Валерий! А у меня сюрприз для тебя! — и радостно улыбается.

— Какой же, Борис Николаевич!

— Ну как же ты не знаешь? Вера! Твоя Вера. Неужели ты забыл ее?

Валерий Павлович растерян. Он совсем забыл Веру. Как же это случилось, что забыл? Нельзя ее было забывать.

Борис Николаевич помогает ему разгружать колбы, из которых потом, не понятно как, образуются нормальные стулья, полки, шкафы, и как бы мимоходом спрашивает:

— А как твоя хищница?

— Вы о ком, Борис Николаевич?

— Будто и не догадываешься? — Борис Николаевич хитро прищуривается. — Это же Римма Васильевна…

— Римма Васильевна живет хорошо. А где же Вера?

— Сейчас, сейчас, Валерий…

Сон обрывается при входе в избу. В памяти остаются лишь рябины возле окон да березки у калитки.

Валерий Павлович проснулся со странным, противоречивым чувством. Было ощущение, что вернулся из какого-то приятного путешествия. Вера. Конечно, надо сделать так, чтобы только она, и никто другой, была рядом с ним. Почему он отказывался от ребенка? Пусть жизнь нелегка, но молодость бы все перекрыла. Сколько и куда можно торопиться? Он и так, торопясь всю жизнь, постоянно опаздывал.

Он лежал в полной темноте, вспоминал прожитое и невольно приходил к мысли, что ему надо обязательно вернуть Веру. Ведь он любил ее. Впрочем, почему любил? А разве сейчас она не нужна ему?

Чем больше думал Валерий Павлович о Вере, тем больше убеждался, как неверно он жил. И, конечно, не Вера виновата в том, а он. У него действительно все не доходили руки, чтобы спросить Веру о ее делах, о детском саде, где она работала, о ребятах. А ведь Вера наверняка и устроилась в детский сад потому, что очень любила детей и не могла жить без них.

Конечно, им нужен был ребенок и, может быть, не один.

Впрочем, сейчас это пустое.

Он любил Веру и хочет, чтобы она опять была рядом с ним.

Еще ничего не решив для себя, Валерий Павлович послал запрос в Горький.

Ответ пришел через две недели: адрес: ул. Короленко…

Значит, там же.

Бумажка с Вериным адресом лежала в кармане, дела в институте шли обычной чередой. Колесо жизни раскручивалось все быстрее, скоро ему пятьдесят, а как мало прожито и как мало сделано.

На службе его справедливо считали удачливым человеком. В их среде не принято было обращать внимание на семейные дела — счастлив, не счастлив — каждый судит друг о друге по научным результатам, по положению, наконец, а тут у Валерия Павловича все было в полнейшем порядке. Последняя его разработка — новые полимерные материалы — выдвинута даже на соискание Ленинской премии. Работа руководимого им института была на хорошем счету, его постоянно ставили в пример за тесную связь с жизнью, с производством.

А дома был полный тупик, и, мучительно думая, как найти выход из него, Валерий Павлович порою просто отчаивался: как Римма Васильевна ничего не понимает? Ведь они давным-давно не живут даже вместе. А Римма все суетится и упивается, но чем? Его славой? Но ведь это не слава, а дело, жизнь.

Все произошло неожиданно.

За месяц до его пятидесятилетия Римма сказала:

— Думаю, банкет надо делать в «Метрополе». Там очень приличная кухня…

— А при чем тут кухня?

— Будет Федотов, он член Комитета по Ленинским премиям. Твоя судьба в его руках.

— Еще?

— И Востряков, конечно, и Савин, и Злотников…

— Еще?

— А что «еще»?

Валерий Павлович подумал:

— Если тебе это нужно, то давай так: только дома!

— У нас же тесно!

— Ничего, поместятся.

— А продукты? Их же надо доставать…

— Ты все достанешь, если захочешь.

Надо отдать должное Римме Васильевне, она все организовала. Но Валерий Павлович ждал не