По воле судьбы - Колин Маккалоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Карта 9. Изведанный Восток.
Ибо, говорил Аттик в срочном письме Цицерону, уже добравшему до Эфеса по пути домой из Киликии, весь Рим знает, что Цезарь наотрез откажется расстаться со своей армией.
В панике Цицерон кинулся через Эгейское море в Афины, куда он прибыл как раз в злополучные октябрьские иды. В письме Аттику он сказал, что лучше быть побитым вместе с Помпеем, чем победить с Цезарем.
Криво усмехаясь, Аттик в изумлении смотрел на письмо. Ну и как к этому относиться? Неужели Цицерон именно так и думает? Неужели он действительно считает, что, если разразится гражданская война, Помпей и все лояльные римляне не сумеют победить в сражении против Цезаря? Аттик был уверен, что это мнение Цицерона обоснованно, ведь его брат Квинт Цицерон служил под началом Цезаря в Длинноволосой Галлии. Мнение Квинта Цицерона многое значит. Так не лучше ли не давать Цезарю повода думать, что Аттик к нему нелоялен?
Итак, Аттик провел несколько напряженных дней, проверяя свои финансы и инструктируя персонал. Затем он уехал в Кампанию — повидаться с Помпеем, вернувшимся на свою неаполитанскую виллу. Рим все еще гудел. Всех тревожило войско, расположившееся в Плаценции. А из Плаценции в Рим писали, что никакими легионами там и не пахнет. Но таких писем было не много.
Но Помпей не знал, что думать о Цезаре, да и не хотел о нем думать. Вздохнув, Аттик закрыл эту тему, молча поклявшись повиноваться далее здравому смыслу и не предпринимать ничего из того, что могло бы не понравиться Цезарю. Он заговорил о губернаторстве Цицерона в Киликии, превознося заслуги старого болтуна. Здесь не было особого перебора. Этот любящий вкусно поесть комнатный генерал действительно показал себя неплохим управленцем, проведя справедливую и рациональную реорганизацию финансовой системы Киликии и даже выиграв небольшую, но весьма выгодную войну. Помпей кивал и со всем соглашался. Его круглое мясистое лицо было спокойным. «Интересно, — подумал зло Аттик, — как бы ты взвился, узнав, что Цицерон предрекает твое поражение?» А вслух сказал, что надо предоставить Цицерону триумф за его победы при Каппадокии и на реке Аман. Помпей тепло отнесся к этому предложению, сказав, что будет голосовать за него.
Однако Помпей не поехал на заседание в ноябрьские иды. Он не ожидал, что Сенат победит, и не желал переживать новые унижения, наблюдая, как Курион методично колотит по одному и тому же гвоздю: то, что отнимается у Цезаря, должно быть отнято и у Помпея! Так все и получилось. Сенаторы ни к чему не пришли. Марк Антоний ревел, как бык, перекрывая тявканье Куриона.
А простой народ Рима занимался своими делами, очень мало всем этим интересуясь. Многолетний опыт показывал, что все социальные потрясения бьют главным образом по тем, кто вверху. Кроме того, в римских низах преобладали симпатии к Цезарю, а не к boni.
В рядах же всадников, особенно тех, что принадлежали к восемнадцати старшим центуриям, царил откровенный раздрай. Ведь гражданская война в первую очередь ударит по ним. Коммерция рухнет, долги заморозятся, кредиты утратят финансовую опору. А о каких-либо инвестициях и вовсе придется забыть. Всех мучила неопределенность: кто прав, кто не врет? Вошли ли четыре легиона в Италийскую Галлию? И если вошли, то почему им там нельзя быть? А если их там нет, то почему этот факт упорно замалчивают? И вообще, интересует ли таких, как Катон и Марцеллы, что-нибудь, кроме твердого намерения преподать Цезарю урок? И что это за урок? Что именно сделал Цезарь, чего не делали другие? Что будет с Римом, если Цезарю разрешат баллотироваться в консулы in absentia и он избежит обвинения в измене, которое так стремятся выдвинуть против него boni? Ответ на последний вопрос был ясен всем, кроме самих boni: ничего! Рим останется стоять, как стоял, а вот гражданская война будет для него катастрофой. Похоже, boni не уступают Цезарю только из принципа. Принцип? Что это такое? Для коммерсанта нет более чуждого понятия. Воевать ради принципа? Сумасшествие! И всадники принялись наседать на сенаторов, склоняя их к компромиссу.
К сожалению, boni были противниками всяческих компромиссов, а мнение плутократов их не интересовало совсем. Катон и Марцеллы пуще всего страшились утратить свой политический вес, если Цезарь добьется того, чтобы его во всех отношениях приравняли к Помпею. А почему, кстати, Помпей все еще отсиживается в Кампании? Какова его истинная позиция? Все указывало на его одобрительное отношение к boni, но, возможно, он пересмотрит свою точку зрения, если кто-нибудь ему что-нибудь шепнет?
В конце ноября новый губернатор Киликии Публий Сестий отбыл из Рима. С ним уехал и Брут. В жизни его двоюродной сестры Порции образовалась пустота, в отличие от жены Брута Клавдии, с которой он практически не виделся. И Сервилия не ощутила потери, поскольку ее зять Гай Кассий стал ей гораздо ближе, чем сын. Кассий подавал большие надежды как воин и политический деятель. К тому же при ней еще оставался и Луций Понтий Аквила.
— Я уверен, что по дороге увижусь с Бибулом, — сказал Брут Порции, когда зашел попрощаться. — Он в Эфесе и, наверное, там и останется, пока тут все не утрясется.
Порция знала, что плакать дурно, но слезы сами собой полились из больших серых глаз.
— О, Брут, как я буду жить без тебя, без наших бесед, без твоей постоянной поддержки? Ведь только ты один добр ко мне! Каждый раз, когда я вижу тетю Сервилию, она ворчит, что я не умею одеваться, не слежу за собой, а когда я вижусь с папой, присутствует только его тело, а в уме у него вечно Цезарь, Цезарь, Цезарь. У тети Порции никогда нет времени, она слишком занята детьми и Луцием Домицием. А ты всегда был такой милый, такой заботливый. Я буду скучать по тебе!
— Но ведь Марция вернулась к твоему отцу, Порция. Теперь все должно пойти по-другому. Она не злой человек.
— Я знаю, знаю! — ответила Порция, плача и громко шмыгая носом, несмотря на поданный ей платок. — Но она полностью растворилась в отце. Я для нее не существую. Никто не существует для Марции, кроме Катона! Брут, я хочу значить что-нибудь для кого-то! — рыдала она. — А я не значу! Не значу!
— У тебя есть Луций, — сказал он, сглатывая подступивший к горлу комок.
Он, который тоже ни для кого ничего не значил, хорошо знал, что она чувствует. Чудаков и уродов чураются все. Даже те, кто обязан любить их по долгу.
— Луций растет, он отдаляется от меня, — возразила Порция, возя платком Брута по своим мокрым щекам. — Я это понимаю и не осуждаю. Его взгляды меняются. Так и положено. Уже полгода ему интересней с моим отцом, чем со мной. Политика важнее детских игр.
— Скоро вернется Бибул.
— Да? Ты уверен, что он вернется? А мне кажется, что я больше никогда не увижу его. У меня такое чувство!
То же самое чувствовал и Брут, только не знал почему. Кроме того, Рим для него вдруг стал невыносимым местом. Что-то опасно нависало над ним. А народу на это было, похоже, плевать. Точно так же, как и Катону. Свалить Цезаря — вот все, что его занимало.