Мемуары рядового инквизитора. Господин королевский некромант - Галина Львовна Романова

такая расчесанная и гладкая, словно у ее хозяина не было других дел, кроме как ухаживать за нею. Остальное – обмотки на ногах, рубаха из крапивного полотна**, вытертая шкура на плечах – свидетельствовали о старости, нищете, запустении.

(**Крапивное полотно – ткань, получаемая из ниток, сотканных из крапивы. Как правило, применяется в чародействе и чародеями. Так что девушку из сказки про принцев-лебедей не зря обвиняли в колдовстве. Прим. авт.)

- Кто ты? – повторил старик, тыча в нее узловатым пальцем.

Она невольно отшатнулась.

- З-Зирка…

Имя вспомнилось с трудом. Как же давно к ней никто не обращался по имени!

- Зирка, значит… Не похоже. Может, потому, что сейчас день?***

(*** «Зирка» - здесь на одном из лесных наречий означает «звезда». Прим. авт.)

- Может быть, - пожала она плечами.

- А может быть потому, что время твое еще не настало?

Она снова пожала плечами. В ее жизни и так было слишком много тайн и загадок, чтобы ломать себе голову еще и над этим.

- Уходи, - неожиданно предложил старик. – Забирай хлеб и уходи.

- Почему, - она встала с колен, прижимая к себе миску с остатками хлеба и репы, - вы гоните меня? Я так устала быть одна…

Сейчас она была готова на что угодно, лишь бы остаться с этим стариком. Хотя бы для того, чтобы с его помощью вернуться к людям, тоска по которым в эту минуту стала просто невыносимой.

- Потому, что звезда должна светить всем, а не одному. Уходи туда, где тебя ждут!

Развернулся и скрылся внутри хижины, плотно прикрыв за собой дверь.

Девушка какое-то время молча стояла и смотрела на домик, внутри которого царила тишина. Она знала, что старик караулит под дверью, выжидая, когда же она уйдет. И, в конце концов, смирилась. Сунула в плетенку остатки хлеба и репу, подумав, мстительно добавила и миску и зашагала прочь.

И не слишком удивилась, когда тропинка уже в сумерках вывела ее обратно к тем самым надоевшим до скрежета зубовного развалинам.

Они шли, и земля горела перед ними. Земля стонала и содрогалась, предчувствуя беду. При их появлении разлетались птицы, разбегались звери, прятались люди. Они шли толпами и колоннами, шли, практически не останавливаясь. Шли, растянувшись на целые лиги. Мертвые – впереди, не чувствуя усталости. Живые – по пятам за ними, подбирая то, что было без надобности восставшим мертвецам. Скотину, добро. Людей не было. Почти. Лишь изредка, входя в опустевшую деревню или городок, они натыкались на чудом уцелевшего в колыбели младенца, забытого в бане старика или забившихся в подпол баб с ребятишками.

- Пустая земля. Пустая страна, - Яго смотрел на это холодными глазами. Ладонь его правой руки почти всегда теперь лежала на загривке державшегося рядом Буяна. Левая придерживала на боку рукоять меча. – На что мне пустая страна?

- Не бойся, - ковылявший следом лич оставался бесстрастен. – На тебя хватит. Мир велик. Где-нибудь да найдутся те, кто признает тебя королем.

- Я не хочу «где-нибудь». Я хочу здесь!

- Здесь значит здесь.

Лич был спокоен, а в душе его воспитанника бушевала буря.

Они шли.

А навстречу им шли другие.

Весна началась поздняя, но дружная, такая, что дороги развезло буквально за сутки, и если вчера еще армия могла как-то двигаться, то сегодня люди и телеги еле ползли. Волы и лошади с трудом тащили телеги, которые поминутно застревали в жидкой грязи, и приходилось наваливаться всеми силами. Большую часть груза давно уже скинули или переложили на заводных и вьючных лошадей, оставив на подводах либо раненых, либо что-то настолько громоздкое, что невозможно было везти как-то иначе, а бросить жалко. И все равно продвигались черепашьим шагом, выбиваясь из сил.

Анджелин Мас был мрачен и ни с кем не разговаривал, даже с сыном. Советники, сотники, тысячники пробовали к нему подступиться, но он через адъютантов отсылал их прочь.

… тот первый бой… его оказалось невозможно забыть.

- Разведка! Разведка вернулась!

На вершине холма показался дозорный, замахал руками. Далекий крик подхватили, передавая из уст в уста:

- Доложите его сиятельству! Разведка вернулась…

Трое верховых присоединились к дозорному и помчались в голову колонны, которая неспешно ползла по равнине, пересекая занесенный снегом луг. Двигались медленно, глубокие снега задерживали всадников, приходилось то и дело приостанавливаться и вытаскивать застрявшие телеги с припасами. Порой приходилось разгружать подводы и перекладывать часть вещей на спины заводных лошадей. Это лишало войско маневренности, почему разведка была кстати.

Один из трех всадников вырвался вперед, устремляясь к группе верховых, державшейся чуть поодаль. Лихо осадив коня, поклонился в седле:

- Ваше сиятельство…мы вернулись…

- Кто позволил? – граф Мас замер, не глядя на юношу. – Кто вам позволил, Беркана, отлучаться из лагеря без моего приказа?

- Я… хотел разведать путь до Речицы…

- Вы – мой адъютант, - голос Анджелина Маса был холоден и лишен всяких человеческих интонаций, словно заговорил памятник. – А для этого у нас хватает разведчиков…

- Но лучше увидеть своими глазами… разведчики могут ошибаться…

- И предавать? – «памятник» медленно повернул голову. Серые глаза его блеснули сталью – словно клинок вонзился.

Родольф Беркана побледнел, но глаз не отвел.

- Вы мне не доверяете, - произнес он тихо. – Считаете меня предателем потому, что моя мать происходит из проклятого рода герцогов Беркана. Но хочу вам напомнить, ваше сиятельство, что мой отец – мой настоящий отец! – {не} Беркана. Как и то, что тот, кого именуют Яго Беркана, сын Робера Беркана, таковым по крови не является. Ни капельки! Так что вы…

- Я прекрасно помню, кто вы и откуда. Достаточно посмотреть на ваше лицо, юноша. Вы похожи на своего отца. На отца, которому я обещал вас сохранить живым и невредимым. И с которым вы, как мне кажется, вовсе не желаете увидеться на этом свете, глупо рискуя жизнью.

Только сейчас горечь и боль прорвались в его голосе – в голосе человека, который больше никогда не увидит своего сына. И хотя у него оставались еще двое мальчишек – старшего из них он взял в качестве пажа, младшего оставил в Больших Звездунах под надзором старого дядюшки – боль от потери не становилась меньше. Наоборот, она росла каждый раз, когда он видел своего