Код Гагарина - Дмитрий Юрьевич Дубинин

Эльвира, схватившись за голову, выдала громко и на высокой ноте «ааааааааааааааааааааааа!», но вняла моим словам и тут же припустила к выходу из котловины, едва ли не быстрее, чем я. Аркадий же тоже что-то орал, но почему-то не двигался с места. Подпрыгивая и приплясывая возле «хайса», он то падал на землю, то воздевал единственную руку к небу – то есть, вел себя примерно как давешний шаман-эпилептик, только более гротескно. Оглядываться на этого фанатика мне больше не хотелось. В конце концов, спасение утопающих – дело рук самих утопающих, а Монин явно не принадлежал к числу самых близких моих людей.

Стройные ноги Эльвиры в светлых, покрытых грязью, кроссовках просто летели над каменистой поверхностью, почти не касаясь ее. Хорошо быть некурящим! Я не помню, когда последний раз мне приходилось бегать так быстро, и так долго – разве что на Северном Кавказе, когда я драпал от местных бандитов, которые мечтали со мной познакомиться. Выход наверх из котловины не так уж и далеко. Но и не близко. Беги, кролик, беги. Run to the hills, run for your lives, как пели когда-то, еще в прошлой жизни, «Айрон Мэйден» в моей студии подпольной звукозаписи…

Страшный грохот донесся сзади, когда нам, по моим расчетам, оставалось бежать еще минуты три-четыре. Это был рев не то библейского демона, не то доисторического чудовища. Он нарастал с каждой секундой, леденил кровь в жилах, заставлял думать о черных безднах и мертвых огнях. Ктулху проснулся, поднялся из глубин и с ревом помчался бешеными скачками по каменистому бездорожью. Земля содрогалась, плотный ветер, дующий в спину, сбивал с ног. Но Эльвира и я уже карабкались вверх по склону, по которому мы совсем недавно съезжали на брошенной где-то за чертой реальности «тойоте», которую, наверное, Ктулху уже раздавил чугунной ногой. Второе или третье дыхание у меня открылось, не знаю. Какие силы нам помогали буквально взлетать по косогору, и не падать – тоже не знаю. Эльвира зачем-то оглянулась, я успел заметить выражение ужаса на ее лице, и заметил, что она припустила еще быстрее, хотя это уже казалось невозможным. Я тоже оглянулся, и сам забыл про невозможность.

Огромный дымчатый вал с адским гулом двигался по всей ширине котловины, заполняя ее и ударяя по склонам, поднимая высокие всплески. Скорость его движения казалась нереальной для такой огромной массы. Будь она чуть выше, то успела бы «слизнуть» нас с вершины склона и швырнуть в чудовищный котел. Но мы успели. Трех-четырех минут нам хватило, чтобы не только добраться до края котловины, но и взобраться еще выше – на довольно крутой с уступами угловой склон горы, который обозначал поворот от полного бездорожья к длинному уступу среди камней, похожему на естественного происхождения дорогу. Бешеная вода с оглушительным ревом вырвалась из котловины, метнулась по тому месту, где только что стояли мы, ударила в скалистый склон и рванула по нему вверх, совсем рядом с тем уступом, где уместились мы с Эльвирой, присев на корточки, вжавшись в стену, и непроизвольно обняв друг друга, словно самые близкие люди. Стена черной воды, стремящаяся вверх, была похожа на водопад, который по странной прихоти сил природы, вдруг отвернулся от земли к небу. Но через считанные секунды он схлынул, повинуясь земному тяготению, и до нас долетели только холодные брызги, залившие меня и Эльвиру с головы до ног и едва не сбросившие с уступа вниз, где клокотали и бурлили мутные волны новорожденного водохранилища.

Все это заняло лишь несколько секунд. Метрах в пятидесяти от нас хаотически мечущиеся волны нашли выход наружу. С ровным рокотом вода, заполнявшая котловину, начала стекать по камням вниз, в древнее сухое русло, возле которого теперь уже точно нескоро построят новую электростанцию…

Эльвира, встряхнув мокрыми волосами, убрала руку с моего плеча и, протянув ее в сторону нового водопада, что-то прокричала. В тот же миг и я увидел что-то кривое, угловатое, нелепо качающееся на волнах – мой «хайс», который вода подняла с того места, где я оставил машину, пронесла до гребня и сбросила вниз… Тело Монина я не увидел, и хорошо, наверное: страшно подумать, в какой узел оно могло завязаться в этом бурлящем котле!

– Надо уходить, – сказала Эльвира. Теперь я хорошо ее слышал – адский рев быстро стих, лишь спокойно и ровно шумел водопад, унесший мою машину, да плескались под нами мутные волны. Ктулху получил свои жертвы и решил немного вздремнуть.

Эльвира и я спустились вниз со склона на мокрую землю. Трудно было поверить, что по этой скале мы как-то умудрились подняться на уступ: некуда было ногу поставить, не за что зацепиться. Все-таки страх – сильная штука, при других обстоятельствах мы бы не сумели забраться туда… Высота не менее третьего этажа, как я прикинул, когда мы оказались внизу. На той высоте я немного помог Эльвире преодолеть последние несколько метров, подстраховал ее. Зачем я это делал? Не знаю.

Мы некоторое время стояли, глядя на поверхность новорожденного озера, и тут Эльвира сказала:

– Если Грааль существует, то я знаю, где он.

– Где же? – спросил я.

– В машине. И Монин знал это. Студент с Геннадием спрятали его где-то под обшивкой, а сами смылись. И вывели из строя автомобиль, отлично зная и про лишнее колесо, спрятанное на крыше, и про запасной аккумулятор. Они опасались того, что их по дороге перехватят и обыщут, а ты глядишь – и проскочишь…

– Они не приняли в расчет Мороза и его людей.

– Они и не подумали и про твое упрямство… По крайней мере, Грааль все-таки оказался в водах Катуни. Может, это и к лучшему, а, Андрей?

– Может быть, – сказал я.

Эльвира промолчала. Обсуждать больше было нечего. Двое пошатывающихся от усталости людей, мокрых и оборванных, медленно побрели в сторону Чуйского тракта. На попутную машину в этих местах рассчитывать не приходилось.

Комментарий Михаила: Аркадий Монин попал под присмотр нашего ведомства еще в начале девяностых, при тогдашнем бесконтрольном разброде и шатании молодых и не очень людей между конфессиями, сектами, орденами и другими подобными обществами. В России в те годы возникла небольшая община, отпочковавшаяся от ближневосточной религиозной организации, известной как «свидетели Воскресения» или, как они начали называть себя сами в годы гонений на ранних христиан, «ткачи». Вероятно, в память о безвестных почитателях Иисуса, соткавших для него плащаницу.

На российской почве эта еретическая ветвь с иудейскими