Великие тайны океанов. Средиземное море. Полярные моря. Флибустьерское море - Жорж Блон

Нескончаемо текло время, час сменялся часом – сколько их прошло? Бог весть. Пленники оказались в неведомом бытии; то была не совсем жизнь и не совсем смерть, а какое-то полуобморочное состояние. Полный мрак, казалось, стал чуть светлее… Нет, это, видно, просто глаза пообвыкли во тьме. Безостановочно плакали дети, раненые и лихорадочные больные просили пить, и ни капли воды нельзя было выдавить из золотых слитков, ящиков и мешков с колониальными товарами.

Молодой хирург смотрел теперь на Мигеля Баска. Предводитель флибустьеров сидел в золоченом капитанском кресле на корме неподвижного галиона и громко хохотал. Между «Сан-Яго» и окаймленным пальмами берегом курсировал «Дельфин», выгружая испанцев: чтобы развязать себе руки, Мигель Баск решил высадить их на одном пустынном островке Багамского архипелага. Тортуга и так уже была переполнена пленниками, выкуп за которых никак не приходил; слишком много нерадивых работников и лишних ртов скопилось в логове пиратов.

Испанцы – мужчины, женщины и дети – были извлечены из трюмов, обысканы и ощупаны. Ни единого реала, ни одной драгоценности, ни одной пары сапог не осталось у них. Не важно, главное – им сохранили жизнь, а остальное уже не имело значения: потерянного все равно не вернешь. Кроме того, у пленников появилось больше шансов на спасение: Куба недалеко, наверняка вскоре мимо пройдет какой-нибудь галион.

Эксмелин видел, как флибустьерское судно утыкалось носом в песчаный берег, тотчас же испанцы, поторопленные могучими тычками, гроздьями сыпались с борта в воду, а затем, охая и стеная, тащились по пояс в воде к берегу, словно неуклюжие жалкие крабы. «Дельфин» пятился назад, поднимал фок, разворачивался на месте и шел к галиону, где ждали своей очереди последние испанцы, те, кого Мигель Баск приберег «на закуску». Офицеры и знатные идальго с посеревшими от позора лицами стояли босиком, в выпущенных наружу рубахах.

Все они старательно отворачивались от того места, где с внутренней стороны планшира торчали три предмета. Эксмелин глядел на них в задумчивости, без страха или отвращения, ибо в бытность свою студентом-медиком не раз видел подобное. То были три свежеотрубленные человеческие головы.

Застывшие лужи крови пятнали в этом месте палубу; засохшая кровь была и на сабле, которую, осклабясь, поглаживал сидевший в золоченом капитанском кресле Мигель Баск. Галион сдался без боя, но эти трое, видимо, пытались возражать, когда флибустьеры ринулись на ют, либо просто слишком бросались в глаза своими увенчанными перьями шляпами, забыв о том, что в момент, когда пираты лезут на борт, надо быть как можно незаметнее.

Тела были сброшены за борт, а головы Мигель Баск велел насадить на крюки и держать на виду, чтобы никому не вздумалось проявлять строптивость. Три головы с широко раскрытыми глазами казались живыми. Одна из них принадлежала капитану «Сан-Яго»; быть может, смерть оказалась для него наилучшим выходом, ибо куда достойнее погибнуть от руки разбойника, нежели кончить свои дни в бесчестье. Три красивые головы с остроконечными бородками, три благородных лица, с которых не сошло еще горделивое выражение, свидетельствовали, что благородство и гордость, не будучи подкреплены силой и храбростью, мало чего стоят.

Мигель Баск не скрывает радости. Он громко смеется при виде того, как испанцы пачками сваливаются с борта в воду, поднимая тучи брызг.

Небо голубое, море тихое, дует легкий бриз. Еще чуть-чуть, еще одна ездка «Дельфина», и галион выберет якорь, поставит паруса, и оба судна лягут на обратный курс зюйд-зюйд-ост – прямиком на Тортугу.

Тортуга была крохотным клочком суши, безвестным островком среди тысяч других. Колумб, проплыв мимо, не обратил на него внимания. Великий мореплаватель сошел на другом острове, расположенном по соседству с Тортугой, но несравнимо большем по размеру. Индейцы, кстати, так и называли его – Большая Земля. Колумб, воткнув в него флаг своего короля и установив там крест, нарек его Эспаньолой. Позже флибустьеры окрестили его Санто-Доминго. Ныне это остров Гаити.

С борта каравелл Эспаньола показалась первооткрывателям сплошным гористым массивом. Однако потом испанцы обнаружили там и долины, и низменности, и плодородные плато. Около трехсот тысяч индейцев населяли Большую Землю. Их племена периодически враждовали друг с другом, а религия, которую они исповедовали, требовала человеческих жертвоприношений. Туземцы встретили высадившихся европейцев доброжелательно, приняв их за полубогов. Дело в том, что испанцы ездили на лошадях – животных, неведомых индейцам, так что они приняли всадника и лошадь за одно существо, подобие кентавра. А их предания гласили, что рано или поздно на остров вернутся подобные божества, некогда покинувшие их край. Они охотно приняли крещение, поскольку не усматривали в этой процедуре ничего дурного, и радостно обменяли на европейские безделушки и тряпье свои золотые украшения. Индейцы не ведали, что тусклый блеск золота предрешит их судьбу.

Лас Касас, испанский монах, крестивший индейцев, оставил подробнейший рассказ о том, как его соотечественники обращались с туземцами, в частности с обитателями Эспаньолы. Рабский труд в рудниках и на плантациях, к которому их понуждали с неистовым рвением, вскоре привел к тому, что добрую часть индейцев пришлось ежедневно отряжать на захоронение умерших собратьев; недостаток рабочей силы восполняли за счет ввоза с других островов и с континента, но расход намного превышал приток. Согласно Лас Касасу, население Эспаньолы сократилось с трехсот тысяч к моменту прихода испанцев до трехсот человек сорока годами позже. «Святой отец, разумеется, преувеличил смертность», – писали впоследствии умудренные историки. Увы, факт остается фактом: за полвека колонизации индейцев на острове практически не осталось.

Теперь представьте, что произойдет, если вы вдруг уберете почти все население с плодородного острова, лежащего в тропическом климате. Естественно, природа вступит в свои права, флора и фауна начнут буйно развиваться. К прежним представителям животного мира Эспаньолы теперь добавились завезенные испанцами лошади, коровы и собаки; все растения и звери плодились и размножались в этом гигантском естественном заповеднике.

После того как золотые рудники оскудели, а индейцы вымерли, почти все испанцы покинули Эспаньолу, двинувшись на поиски очередных эльдорадо. Осталась лишь горстка колонистов, разбивших плантации в центре и в южной части острова. Уцелевшие индейцы прятались в расселинах прибрежных скал, боясь показаться на глаза, боясь даже разводить огонь.

Год шел за годом, изредка на горизонте мимо острова проплывали паруса далеких судов. Старики-индейцы, помнившие о страшном времени массовых избиений, рассказывали своим немногочисленным внукам о том, что им довелось пережить.

Потом настало время, когда парусов на горизонте становилось все больше и больше, и наконец пришел день – это случилось в начале двадцатых годов XVII века, – когда несколько судов пристали к берегу. Индейцы – мужчины, женщины, дети – в ужасе бросились в чащу леса.

Вторая людская волна из Европы была куда многолюднее первой, накатившейся на американский берег вскоре после Колумба. Но, как и в первой волне, большинство прибывших составляли авантюристы и откровенные преступники, дезертиры, спасавшиеся от рекрутских наборов, неудачники, твердо положившие себе выбиться в люди, слабодушные мечтатели, готовые пойти за кем угодно, – словом, человеческое отребье. Однако, кроме подонков, тут было и немало людей способных, честных и благородных, в основном из числа гонимых у себя на родине за религиозные убеждения, – католики из Англии, гугеноты из Франции, разорившиеся валлийцы[47], согнанные с земель ирландцы, безработные и младшие сыновья владельцев земельных наделов. Среди этих иммигрантов встречались люди, сведущие в морском деле, матросы и даже капитаны, ходившие в далекие навигации. Но все-таки большинство прибывших впервые узрели море в порту перед отплытием.