Московское метро. От первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935) - Дитмар Нойтатц

Другой формой быстрого реагирования служили «молнии»: листовки, которые по недостатку времени не печатали, а писали от руки, прикрепляли на двери адресата или копировали в нескольких экземплярах, развешивая в шахте и распределяя по бригадам. Особый эффект давали молнии, снабженные карикатурой и повешенные так, чтобы их тоже можно было видеть с улицы. «Молнии» звучали, например, следующим образом:

«Бьем тревогу. Гостев срывает монтаж лестницы на 16 вентиляционной шахте. 1 марта первый завод Метростроя (отв. за монтаж тов. Гостев) должен был приступить к монтажу лестницы в стволе вентилятора. Сегодня 3 марта, Гостев к монтажу не приступил. Позор срывщикам графика. Редакция газеты “Вентилятор”».[251]

«Тов. Быковский, вы обязаны были поставить насос к [такому-то] числу. Не поставили. Почему?»

«Молнии» применяли не только редакторы газет, но и коммунисты и комсомольцы, работавшие на стройке. Когда инженер 4-й дистанции заявил, что работа не может быть выполнена к назначенному сроку, рабочие тотчас взяли лист фанеры и написали на нем «молнию» о том, что инженер является «правым оппортунистом», не желает выполнять свое задание и т. д. Такие «молнии» и плакаты развешивались на каждом углу. Если начальник шахты или участка плохо распределил работу, на своей двери он обнаруживал плакат, как Абакумов, когда на шахте 9 бис из-за недостатка электроэнергии остановилась работа. Плакаты и молнии, равно как и стенгазеты, которые имелись на каждом строительном объекте, часто даже в отдельных бригадах, давали несомненный эффект. Каждый стремился избежать упоминания своего имени в негативном контексте.

Отнюдь не все члены партии и комсомола были «энтузиастами». Многих, в том числе и тех, кто был назначен или выбран групоргами, следовало сначала воспитать и дисциплинировать в организации. С консолидацией низовых организаций, прошедшей на большинстве шахт и дистанций в первые месяцы 1934 г., партийные и комсомольские секретари фактически получили возможность руководить своими людьми и влиять на них.

Наиболее распространенной формой реализации власти в партийной или комсомольской группе (ячейке) являлось проведение собраний. Если их вели нормальные люди, эти собрания могли действовать стимулирующим и даже вдохновляющим образом. Им придавалась важная дисциплинирующая функция. Секретари партийных и комсомольских организаций всех уровней и групорги охотно использовали собрания, чтобы обратить внимание товарищей, каким-то негативным образом проявивших себя, на их персональные ошибки и дать повод коллегам для критических высказываний. Если таким способом и не могли изменить поведение одного члена организации, то во всяком случае для других разбор на собрании становился мерой устрашения.

На первой партконференции Метростроя, состоявшейся в январе 1934 г., лидер партийной организации Матусов осведомился, присутствуют ли на собрании определенные члены партии, исполняющие ведущие функции в управлении Метростроя, и после этого в жесткой форме публично отчитал их за ошибки. Аналогично протекали собрания на шахтах и дистанциях:

«Большим подспорьем и зарядкой для нашей работы являлись общепартийные собрания. На этих партсобраниях всегда обсуждались вопросы авангардной роли коммунистов на производстве. Например, если механик Бутюгин плохо наладил работу механизмов, то на партсобрании выступают коммунисты, говорят об этом, и это заставляет Бутюгина подтянуться в работе. Были случаи, когда отдельные коммунисты начинали сдавать в работе, но достаточно было поговорить об этом на собрании, чтобы они справлялись. […] Мы старались, чтобы каждое партсобрание идейно обогащало коммунистов».

Если смена или бригада не выполняла план, членов партии или даже всю партгруппу вызывали в партбюро и строго спрашивали, почему они сами плохо работали и не позаботились о том, чтобы беспартийные рабочие лучше выполняли задание. Некоторые групорги ежедневно после работы собирали рабочих своей группы, чтобы узнать, как работали коммунисты, и проверить, выполнили ли они свои обязательства. Одновременно обсуждался и план на следующий рабочий день.

Сомнительно, чтобы эти меры были действительно столь эффективны, как о том рассказывали метростроевцы в своих интервью. Опрошенные партийные функционеры, разумеется, стремились представить свою работу и работу партии как чрезвычайно успешную и соответствовать ожиданиям интервьюера. Не ясно также, в какой мере описанные методы применялись в отдельных низовых организациях.

Следующей ступенью критики на партийном и комсомольском собрании служило требование выступить с формальным отчетом. В течение 1934 г. многие партийные и комсомольские организации проводили систематические «самоотчеты»: каждый коммунист и комсомолец с определенным интервалом должен был отчитаться перед собранием, как он выполняет свои обязательства на производстве и в политической работе. Коллеги, перед которыми их товарищ держал отчет, знали его по повседневной работе и могли с полным основанием судить о том, сказал ли он правду или просто симулировал активность. Речь при этом шла не столько о том, чтобы рассказать о себе другим, сколько о том, чтобы выступающий с отчетом осознал, где он еще должен «работать над собой». В идеале он сам указывал на собственные ошибки и недостатки. Если он их скрывал или не осознавал, коллеги говорили ему об этом.

Членов партии и комсомола, которые хотя и были ударниками на производстве, однако не выполняли своей политической задачи, а именно не смогли контролировать и оказывать воздействие на остальных рабочих, побуждали проявлять активность и в этом аспекте:

«На собраниях партгрупп, которые проводятся ежедневно после окончания работ, каждый коммунист и кандидат партии отчитывается о своей работе, говорит, что он сделал, что не сумел сделать. Так мы друг от друга учимся, критикуем, добиваемся темпов, высокого качества работ, добиваемся, чтобы сами коммунисты были политически грамотными, были бы политическими вожаками беспартийных».

Если обсуждение отчета в партгруппе или ячейке складывалось для коммуниста или комсомольца неблагоприятно, ему объявляли выговор или лишали звания ударника. В рамках обсуждения отчета члены партгруппы и ячейки интересовались также обстоятельствами жизни своего товарища. У некоторых причина низкой активности заключалась в том, что им приходилось жить в тяжелых условиях. Тому или другому после «самоотчета» партийная и комсомольская организация оказывали поддержку.

Изучение жизненных обстоятельств членов организации являлось элементом еще одного распространенного метода реализации власти, который были обязаны использовать партийные секретари и групорги: они должны были «обрабатывать» коммунистов по одиночке, т. е. индивидуально. Хорошие групорги или партийные секретари лично знали своих людей, вели с ними беседы, навещали их в бараках или на квартирах, чтобы составить себе общее представление. «Обработка» могла заключаться в том, что коммуниста призывали проявлять большую активность, благодаря информации, чтению или участию в системе политучебы повышали его «политический уровень», помогали ему в личных делах или предавали гласности его случай на собрании и тем самым оказывали на него моральное давление.