Черная Призма - Брент Уикс

– Ни слова, – ответил Корван. Стиснул челюсти.

– Может, это хорошие новости? Если бы они натворили чего-то этакого, наши шпионы наверняка бы услышали об этом, верно?

Корван некоторое время молчал, отворачиваясь от такого слабого утешения. Он был не из тех, кто хватается за соломинку или верит, что с ним не может случиться трагедия. Смерть двух жен излечила его от идеализма.

– Наши шпионы доносят, что у них есть некто вроде короля цветодеев, цветодей-полихром. Его называют владыка Омнихром. Ничего не известно, кем он был до нарушения Пакта – разве что он настоящий дикий полихром.

Гэвин пожал плечами. Просто еще одна проблема из сотен, но он знал, что Корван выкладывает все потенциальные проблемы на стол, чтобы Гэвин сам мог сделать выбор – что важно, а что нет.

– Так что вы хотите сделать, Владыка Призма?

Он имел в виду – сражение или эвакуация, конечно же.

– Я хочу убить Раска Гарадула.

Корван не сказал ничего, не попытался приказать совершить убийство или совершить какую-нибудь подобную глупость.

Проклятие, отец Гэвина предсказал даже это. Если потеряешь город, убей Раска Гарадула, сказал Андросс Гайл. Гэвин был уверен, что сможет спасти город, и не подготовил убийц для Раска. Он должен был сделать и то, и то. Теперь слишком поздно, если только утром Раск не будет атаковать его так же очертя голову, как вчера.

Гэвин хотел было заговорить, но слова не шли на ум. Он прокашлялся, пытаясь избавиться от привкуса поражения.

– Я помогу, как смогу, по ходу выполнения моих религиозных обязанностей, но… – Он снова прокашлялся. Семь лет, семь великих целей. Здесь я в кои-то веки пытался сделать что-то хорошее. – Я проиграл, Корван. Отдай приказ об эвакуации.

Судя по холодившему кожу воздуху, было хорошо за полночь после того, как Кипа провели сквозь какое-то подобие ворот. Ему приходилось судить о времени по температуре, поскольку глаза у него были завязаны, на голову надет черный мешок, на шее петля, а руки связаны за спиной.

Один из сопровождавших его стражников тихо, но постоянно ругался, ошеломленный чем-то называемым Световодной стеной. Они прошли внутрь медленно, затем резко остановились и замерли, услышав, как кто-то рявкнул по-солдатски громко:

– Убирайте отсюда свои задницы. Глубже в лагерь! Вы всем дорогу загораживаете.

Кип услышал щелканье кнута вроде пистолетного выстрела, и очередь двинулась снова. Последние два дня были таковы. Кип очнулся в темноте – глаза его оказались завязаны, руки примотаны к бокам. Когда он попытался выбраться, пришли какие-то люди. Они сняли повязку, один уставился ему в глаза, раздвинув грубыми пальцами веки, затем повязку надели снова. Левая рука нестерпимо болела. В первый день – если только это был день – ему подмешали в вино какую-то дрянь, притупившую боль и чувства. Его повели к владыке Омнихрому, напоив Кипа приправленным вином так, чтобы он оставался в трезвом уме, но не мог снять повязки. Они сидели в шатре среди множества голосов, у Кипа все ныло, затем они ушли. Видимо, владыка был слишком занят, чтобы встретиться с ним.

Через некоторое время Кип услышал спор своих охранников. Умный человек сумел бы воспользоваться их ссорой. Кип же просто спокойно стоял, думая, насколько его опоят в следующий раз. Рука пульсировала болью.

Они передали его кому-то еще – буквально передали веревку у него на шее.

– А ты не дашь ему макового вина? – спросил один стражник.

– Зачем тратить его на этого неудачника? – ответил другой. – Я сам маковое вино люблю.

– Вкус у него дерьмовый, – сказал первый. Кип был с этим согласен.

– Я не ради вкуса пью, – рассмеялся охранник. Кип был согласен и с ним. – Пошли. Я по дороге тут баб заметил. С твоим очарованием и моим маковым вином… – Он снова рассмеялся.

Кипа затолкали в какой-то фургон. Он споткнулся на ступеньках и чуть не удавился петлей, но скоро нашел где сесть. Дверь за ним закрылась.

Кто-то ослабил на нем петлю, снял ее, мешок, повязку.

– Кип? – спросила она.

Кип заморгал. Хотя свет в фиолетовой комнате был тусклым, после двух дней слепоты у него все равно потекли слезы. Но сквозь них он узнал Каррис Белый Дуб.

– Каррис? – спросил он. Глупый вопрос. Конечно, она, ты же смотришь на нее, идиот.

– Кип, что ты тут делаешь?

– Я пришел спасти тебя, – сказал он. И рассмеялся.

– Кип, сколько макового вина они в тебя влили?

Прошло уже несколько часов с тех пор, как его поили, но он просто еще сильнее расхохотался.

Каррис подвела Кипа к своему тюфяку. Он мгновенно уснул. Она не сводила с него глаз. Жестокая, злая ее часть хотела ненавидеть его. Мой сын был бы его ровесником. Проклятие, Кип мог бы быть моим сыном. У него синие глаза, а моя бабка была парийкой.

Ты что, думаешь, что коричневая кожа и курчавые волосы могут передаться через поколение? Как у близнецов?

Каррис потерла лицо. Это была пустая фантазия, и она это знала. Брошенный ей сын был сводным братом Кипа, но причиной любого их сходства был их общий отец, Гэвин. И для обоих мальчиков он был тем еще отцом.

Ей надо выбраться отсюда. Она слишком много думала. Каррис наблюдала за спящим Кипом, высматривая кровь Гайлов в очертании его бровей и носа, и даже не могла найти название обуревавшим ее чувствам.

Наконец она накрыла его одеялом.

Гэвин пережил дневные ритуалы. Люксиат, совершенно благонамеренный молоденький зеленый, трясся как лист все время. Гарристон был не то чтобы синекурой, так что молодой человек не ожидал хоть мельком увидеть Призму, не то что встретиться с ним, тем более исполнять вместе с ним ритуалы Солнцедня. Они продирались сквозь ритуал, Гэвин два-три раза подсказывал юноше его строки. Все заняло полтора часа – и это при том, что Гэвин сократил список просьб к Ороламу благословить каждого аристократа в Семи Сатрапиях и каждого чиновника Хромерии.

– Если даже Оролам не может запомнить их имен, может, они не так важны, а? – сказал он люксиату, который аж рот разинул.

Удрать удалось лишь ранним полуднем. Относительно удрать, конечно же. При нем были десяток черных гвардейцев, секретарь, четыре гонца и с десяток городских стражей. Он пошел в доки.

Там он нашел Корвана, умело управляющего хаосом. Толпа была не так взбудоражена, как он предполагал. Возможно, люди сохраняли надежду, что Гэвин их спасет. Возможно, после того как они увидели, что он возвел невероятную стену, они решили, что его силы безграничны. Возможно, некоторые были просто набожны – в эти самые священные дни исполнять можно было лишь самые необходимые работы.

Доброе дело оставаться в живых не считалось абсолютно необходимым.