За чертой - Кормак Маккарти

— Да, сэр. Сказать особо нечего.

— Что ж… Но когда просто так туда-сюда ездят и кого хотят хоронят — это непорядок. Давай-ка я схожу к судье да погляжу, удастся ли мне его уговорить, чтобы он выдал свидетельство о смерти. А вообще-то, я даже не знаю, на чьей земле ты сейчас тут копаешься.

— Да, сэр.

— Давай завтра приедешь ко мне в Лордсбург.

— Хорошо.

Шериф надвинул шляпу на глаза, еще раз покачал головой, повернулся и пошел в ворота к своей машине.

Потом опять день за днем в пути — сперва на север в Силвер-Сити, потом на запад в Дункан (Аризона) и снова на север через горы в Гленвуд, из Гленвуда в Резерв.{115} Поработал в Карризосо,{116} потом устроился в «Джи-Эс-Нью-Мексико-Силвер», но в июле, сам не понимая почему, вдруг взял расчет и опять отправился на юг в Силвер-Сити, а оттуда старой дорогой к востоку мимо шахт в Санта-Рите и дальше через Сан-Лоренсо и Черные горы. С гор, обступающих с севера, налетел ветер, прерия впереди потемнела, по небу одно за другим побежали облака. Конь шел медленно, волоча ноги и низко опустив голову, всадник же сидел очень прямо в шляпе, надвинутой на глаза. Вокруг повсюду только реденький, заранее сухой бессмертник и креозотовые кусты на усеянной камнями равнине. Никаких тебе изгородей, но уж и никакой тебе кормовой травы. Через несколько миль выехал на шоссе с гудроновым покрытием, остановился. Мимо протарахтел грузовик и исчез вдали. В восьмидесяти милях до самых облаков высились, держа удар косого вечернего солнца, голые вертикальные складки Органного хребта. Пока смотрел, они сникли в тени. Ветер, налетевший из пустыни, нес с собой плевочки дождя. Отвернувшись от него, Билли посмотрел вдоль шоссе назад, туда, где, проезжая, заметил какие-то строения. Выброшенные покрышки от трансконтинентальных грузовиков сморщенными завитками лежали на обочине, подобно сброшенным и почерневшим от солнца змеиным шкурам, словно вдоль всего шоссе шла линька древних сухопутных ящеров. С севера опять налетел ветер, принес с собой косой дождь, схватками и полосами побежавший наискось через шоссе.

Строения оказались тремя саманными развалюхами, стоявшими чуть в стороне от дороги. В былые времена они представляли собой почтовую станцию, но теперь стояли без крыш и по большей части даже без стропил. Перед одной еще высилась старая, ржавая, когда-то оранжевая, бензоколонка с разбитым стеклом счетчика наверху. Он ввел коня в большее из этих строений, расседлал его и поставил седло на пол. В одном углу кучей лежало сено, и он попинал его сапогом, чтобы размять, а может, просто хотел удостовериться, что оно не скрывает под собой чего-нибудь неожиданного. Сухое и пыльное, в одном месте оно было примято, как будто на нем кто-то спал. Билли вышел, обошел здание сзади и вернулся со старым колесным колпаком, налил туда воды из парусинового ведра и поднял к морде коня. Сквозь пустой ломаный переплет оконной рамы виднелась дорога, под дождем она отсвечивала черным блеском.

Достал одеяла, расстелил их на сене и едва уселся, глядя на дождь и открыв себе банку сардин, как из-за угла здания показался рыжий пес. Пес вошел в дверь и остановился. Сперва посмотрел на коня. Потом повернул голову, уставился на Билли. Пес был старый, с поседевшей мордой и изувеченным позвоночником, из-за чего голова у него сидела криво, а движения задних ног выходили какими-то нелепыми. Это перекошенное артритом и бог знает чем еще создание бочком-бочком приблизилось, по дороге нюхая пол, чтобы удостовериться, что пахнет и впрямь человеком. Потом пес поднял голову и, подергивая в воздухе носом, попытался разглядеть этого человека в потемках своими млечно-матовыми полуслепыми глазами.

Билли аккуратно поставил банку сардин рядом с собой. До него уже донесся запах мокрой псины. Пес стоял неподалеку от двери, позади него за дверью дождь бил в бурьян и гравий, и он был такой мокрый, жалкий, навсегда испуганный и покорный, будто его из разрозненных собачьих запчастей слепил какой-то спятивший хирург-ветеринар. Пес постоял, встряхнулся, как-то по-особому избочась, и, поскуливая, отбежал в дальний угол, где оглянулся, провернулся на месте кругом три раза и лег.

Билли вытер нож о штанину, положил его поперек банки с консервами и огляделся. Отковырял от стены кусок засохшей глины и швырнул. Пес как-то странно взвизгнул, но не пошевелился.

— Кыш! — крикнул Билли.

Пес заскулил, но продолжал лежать.

Выругавшись себе под нос, Билли встал на ноги и заозирался, ища, чем бы вооружиться. Конь посмотрел на него, потом посмотрел на пса. Билли прошел по комнате, выскочил под дождь и забежал за угол здания. Когда вернулся, в руках держал метровый кусок водопроводной трубы, с ней подступил ко псу.

— Пошел вон! — крикнул он. — Кыш!

Пес встал и, сгорбившись, хромая и скуля, засеменил вдоль стенки и во двор. Но когда Билли, отвернувшись, стал опять устраиваться на одеялах, пес снова скользнул мимо него в помещение. Билли кинулся за ним с трубой в руке, и пес заковылял прочь.

Билли за ним. Оказавшись снаружи, у края мостовой пес остановился и, стоя под дождем, посмотрел назад. Когда-то он был, видимо, охотничьим; возможно, его бросили, сочтя мертвым, в горах или где-нибудь на обочине шоссе. Этакое живое вместилище десятка тысяч бед и унижений, а теперь еще и предвестник бог знает чего. Нагнувшись, Билли сгреб в горсть с дорожной насыпи кучку мелких камешков и бросил в пса. Пес поднял свою криво присобаченную голову и жутко взвыл. Билли сделал еще пару шагов, пес, сойдя с места, затрусил по шоссе. Билли бежал сзади, швырял еще какие-то камни, кричал на пса, а под конец запустил в него трубой. Труба, крутясь и лязгая, запрыгала по мостовой позади пса, а пес опять завыл и побежал быстрее, развинченно ковыляя на негнущихся ногах и мотая криво приставленной к туловищу головой. Отбежав подальше, повернул голову в сторону, поднял ее и снова ужасно завыл. Завыл уже совершенно несусветно. Как будто это вырвались наружу все напластования горя и мук всей прежней жизни. На старческих ногах ковыляя под дождем по дороге прочь, он вновь и вновь издавал этот вой, вкладывая в него все отчаяние своего сердца, пока в наступившей ночи его не перестало быть видно и слышно.

Билли проснулся, разбуженный ярким и по-пустынному белым полднем. Он сел, выпутался из пованивающих одеял. И тут же на его глазах тень деревянных перекладин голой рамы, только что резко впечатанная в противоположную стену, начала выцветать и меркнуть. Как будто в это время солнце зашло за тучу. Он скинул одеяла, натянул сапоги и шляпу, поднялся и вышел вон. При ярком свете дорога была бледно-серой, однако этот свет уже куда-то утекал, будто всасываясь в щель по краю мира. Разбуженные светом, в придорожных кустах зачирикали и запорхали мелкие пташки, а толпы тарантулов на шоссе, смело шагавших через дорогу в темноте, как этакие сухопутные крабы, наоборот, только что шустрые, как марионетки, вдруг разом застыли и замерли, пробуя всеми своими восьмью настороженными ногами внезапно приставшую к ним снизу собственную тень.