Путешественник. Том 1. В погоне за рассветом - Гэри Дженнингс

Накануне нашего отъезда из Крыши Мира хаким Мимдад, чей караван также отправлялся в путь, но в другую сторону, пришел попрощаться со всеми нами и отдать дяде Маттео запас лекарства в дорогу. Затем, когда отец и дядя занялись своими делами, я поведал хакиму, что его эксперимент потерпел неудачу — вернее, что зелье достигло совершенно иной цели. Я живо рассказал ему, что произошло, однако рассказывал это без энтузиазма, хотя и без малейшего осуждения.

— Девчонка, должно быть, вмешалась, — решил лекарь. — Этого-то я и боялся. Но эксперимент не потерпел полного краха, если из него можно что-либо извлечь. Поняли ли вы хоть что-нибудь, Марко?

— Только то, что человеческая жизнь начинается и кончается в дерьме, или, по-вашему, в kut. Нет, я уяснил и еще одно: следует быть осторожным в будущем, когда я влюблюсь. Я никогда не обреку ни одну женщину, которую полюблю, на такую страшную участь, как материнство.

— Ну ладно, выходит, хоть что-то вы для себя извлекли. Может, захотите еще раз попробовать? У меня здесь есть запасной флакон, слабый раствор этого средства. Возьмите его с собой и поэкспериментируйте вместе с какой-нибудь женщиной, только, конечно, не с ведьмой из народа romm.

Дядя, услышавший последнюю фразу, не без ехидства проворчал:

— Dotòr Balanzòn в своем репертуаре. Мне он дает сами знаете какое лекарство, а молодому и полному сил юноше — средство, чтобы усилить потенцию, в котором он совершенно не нуждается.

Я сказал:

— Что ж, я возьму ваше зелье, Мимдад, как диковинный подарок на память. Сама идея очень привлекательна — заниматься любовью во всех видах. Но передо мной лежит долгий путь, и, пока я не истощу все возможности своего собственного тела, я предпочту остаться в нем. Без сомнения, когда вы наконец усовершенствуете свое зелье окончательно, слухи о нем распространятся по всей земле. К тому времени я, возможно, уже использую все свои способности, и тогда разыщу вас и попробую порцию вашего последнего изобретения. А теперь я желаю вам успеха, салям, прощайте.

Когда я тем же вечером пришел в заведение Шимона, у меня не оказалось возможности сказать Чив хотя бы это.

— Чуть раньше, в полдень, — равнодушно рассказывал он мне, — девчонка domm вдруг попросила выдать причитающееся ей за все время пребывания здесь вознаграждение, собрала пожитки и присоединилась к узбекскому каравану, который отправился в Балх. Domm проделывают такие штуки сплошь и рядом. Не беспокойся, такая изворотливая девочка не пропадет. А у тебя останется на память «сжимающий» нож.

— Да, и он будет напоминать мне ее имя. Ведь Чив значит «лезвие».

— Помни об этом. И радуйся, что она никогда не воткнет его в тебя.

— Я не так уж уверен в этом.

— Остались еще и другие женщины. Ты возьмешь какую-нибудь в последнюю ночь?

— Пожалуй, нет, Шимон. Они с первого взгляда показались мне не слишком привлекательными.

— Исходя из этого, если верить совету твоего друга, они не опасны.

— Много ты понимаешь! Старый Мордехай предостерегал меня против кровожадной красоты, но он никогда не утверждал противоположного. Так или иначе, но я всегда буду предпочитать красивых женщин и не упущу своего шанса. Ну ладно, спасибо тебе за все, праведник Шимон, а теперь я прощаюсь с тобой.

— Sakanà aleichem, nosèyah.

— Это звучит по-иному, чем ваше обычное «да-пребудет-с-тобой-мир».

— Я так и думал, что ты уловишь разницу. — Он повторил слова на иврите, а затем перевел их на фарси: — Опасность идет с тобой, путешественник.

Хотя вокруг Базайи-Гумбада было еще полно снега, озеро Чакмактын постепенно меняло свое покрывало из бело-голубого льда на разноцветный покров водоплавающих птиц — бесчисленные стаи уток, гусей и лебедей уже прилетели и все еще прилетали сюда с юга. Повсюду звучали их довольные гогот и кряканье, а когда тысячи птиц все одновременно вдруг начинали разгоняться по воде для радостного полета вокруг озера, шум стоял такой, словно в лесу бушевал ураган. Мы наконец-то разнообразили наш рацион дичью. Прилет птиц был сигналом для караванов — наступила пора грузить вещи, запрягать и собирать в стада животных и выстраивать в линию повозки, которые одна за другой потянулись из лагеря прочь к горизонту.

Первые караваны, которые покинули Базайи-Гумбад, отправились на запад, к Балху и дальше, потому что долгий склон Ваханского коридора был самым простым путем с Крыши Мира и самым первым становился доступным весной. Путешественники, вынужденные отправляться на север, восток или юг, продолжали терпеливо ждать, потому что путь в этих направлениях означал прежде всего подъем в горы, которые окружали эту местность с трех сторон. Затем следовало спуститься через их высокие перевалы для того, чтобы вновь взбираться на горы за ними, а затем и на следующие. К северу, востоку и югу от Базайи-Гумбада, как нам сказали, снег на высоких горных перевалах не таял даже в середине лета.

Таким образом, мы, Поло, вынужденные отправиться на север и не имевшие никакого опыта путешествия по такой местности и в таких условиях, терпеливо ожидали вместе со всеми. Может быть, мы колебались несколько дольше, чем в этом была нужда, но однажды к нам пришла делегация низкорослых темнокожих тамилов из Чолы, тех самых, над которыми я когда-то посмеялся и перед которыми впоследствии извинился. Они сказали нам, с трудом изъясняясь на торговом фарси, что решили не везти свой груз морской соли в Балх, поскольку получили достоверные сведения, что выручат гораздо лучшую цену в месте, которое зовется Мургаб, торговом городе в Таджикистане, расположенном на дороге, пролегающей с востока на запад, между Катаем и Самаркандом.

— Самарканд находится далеко к северу отсюда, — заметил дядя Маттео.

— Но Мургаб расположен прямо на север отсюда, — сказал один из индусов, тощий маленький человечек по имени Талвар. — Это вам по пути, о, Дважды Рожденные. Если вы смогли пересечь самые неприступные горы, когда шли сюда, то путешествие по горам отсюда до Мургаба будет для вас легче, если вы отправитесь с нашим караваном. И мы хотим лишь сказать, что радушно примем вас, ибо на нас произвели сильное впечатление манеры этого Дважды Рожденного юноши Марко. И мы верим, что вы станете для нас в пути подходящими компаньонами.

Отец с дядей и Ноздря выглядели слегка смущенными оттого, что индусы именовали их Дважды Рожденными, а меня похвалили за хорошие манеры. Но все мы согласились принять приглашение чоланских тамилов и выразили им признательность и благодарность. Итак, вместе с этим караваном мы выехали на своих лошадях из Базайи-Гумбала и направились вверх, к неприступным горам на севере.

Это был совсем небольшой караван по сравнению с теми, которые мы видели в Базайи-Гумбаде. Индусов было всего двенадцать человек, одни только мужчины, никаких женщин и детей. У них было всего лишь полдюжины маленьких коренастых верховых лошадей, поэтому тамилы по очереди то ехали верхом, то шли пешком. Кроме того, у индусов имелись только три хрупкие двуколки, в которых лежали их постельные принадлежности, провиант, корм для животных, кузнечные инструменты и другие вещи, необходимые в путешествии. Они везли свою морскую соль до Базайи-Гумбада на двадцати или тридцати вьючных ослах, а там постарались выторговать дюжину яков, которые могли везти тот же самый груз, но были лучше приспособлены к северной местности.