Фристайл. Сборник повестей - Татьяна Юрьевна Сергеева

где поселил беременную Леру. Всего на несколько дней Никита с Верой разминулись с Борисом и Ольгой, которые гостили здесь дольше недели. В чём заключалась преддипломная практика Михаила, Никита так и не понял. Настоящих реставрационных работ в монастыре не проводилось, шла какая-то долгая документальная раскачка. Михаил проводил по Заповеднику немногочисленные экскурсии и, как соловей на ветке, с упоением рассказывал слушателям о чудом уцелевших фресках Дионисия, которыми были расписаны все внутренние стены и колонны древнего храма Рождества Богородицы. Для Никиты и Веры он провёл персональную экскурсию, и постарался рассказать друзьям как можно больше интригующих фактов. Сам храм в то время находился в плачевном состоянии, но Никита на это не обратил внимание — его поразила общая площадь росписи — шестьсот квадратных метров! С ума сойти! От восторга он чуть не свалился с дощатого помоста на полу храма, по которому экскурсанты ходили с осторожностью. Михаил вовремя подхватил его, а то была бы травма у потенциального травматолога…

— Ну, и проект какого здания в твоём дипломе? И при чём тут твоя, так называемая, «преддипломная практика» в Ферапонтовом монастыре? — Спросил Никита у друга, когда они дружно уселись вечером в деревенской комнате, вокруг самовара, который умело разжёг Глеб Иванович.

Лера многозначительно хмыкнула.

Михаил ответил с некоторой заминкой.

— Это «здание», как ты выразился, особенное. Я не говорил о нём никому заранее, потому что до последнего момента не знал, разрешат ли мне представить этот проект. Это должен быть православный храм.

— Ничего себе! — Никита даже головой затряс. Вера зааплодировала

— Аплодисменты будут потом. Если я защищусь. Вы даже представить не можете, как всё было сложно. Меня очень ректор поддержал, сам по разным инстанциям ходил, доказывал, что сейчас начинается строительство новых православных храмов, которые должны следовать лучшим традициям русского зодчества…

— А этот монастырь?

— Это ведь один из древнейших русских монастырей. Современному архитектору здесь учиться и учиться. Неужели вы не понимаете? — Вмешалась Лера.

— Конечно, не понимаем… — Согласился Никита, нисколько не обидевшись.

Началась неизведанная семейная жизнь. Привыкать к ней было очень непросто. Конечно, Вере было легче: она всегда жила с родителями, потом в общежитии с двумя соседками и не знала, что такое одиночество. Никите было куда сложнее. Он далеко не сразу привык к тому, что, просыпаясь по утрам, оказывался в комнате не один. Некоторое время он лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к Вериной возне в ванной, звону чашек в кухне… Сначала его это радовало, потом стало как-то напрягать, и он даже испугался, ну, а потом… Потом просто вошло в привычку. Вера не прощала ему неряшества и постоянно зудела: «Убери это… подними то… положи на место свой…». Никита терпел недолго, начал огрызаться. Теперь испугалась она, перестала делать замечания, и просто поднимала, складывала и убирала разбросанные по квартире его вещи. Взамен получала по утрам вместе со звоном будильника возмущённый вопль.

— Где моё? …моя? … мой?

Но потихоньку семейная жизнь приобретала привычные, спокойные очертания.

Шесть лет обучения в институте, наконец, были позади. А впереди — год интернатуры — годичной практики по выбранной специальности — и только после этого в руках будет заветный диплом. Вера отправилась на работу в институтскую клинику акушерства, а Никита — в ставшую своей, городскую больницу в отделение травматологи и ортопедии. Главный врач, знавший его столько лет, нисколько не возражал и спокойно подписал ходатайство. Теперь супруги Быстровы были врачами и получали, хоть и мизерную, но врачебную зарплату. И теперь у них были самые настоящие выходные! Они отрывались, что называется, по полной: запоем ходили в театры, в кино, на выставки в музеи, частенько с персональными гидами в лице Михаила и Леры… Спустя годы Никита часто вспоминал это прекрасное время, никогда больше он не чувствовал себя таким свободным. Но главным делом жизни была медицина. Под наблюдением старших коллег они с Верой теперь самостоятельно вели больных. Никита изучил по компьютеру все современные методики в ортопедии, напрашивался ассистентом на самые сложные травматологические операции, убегал на лекции в институт ортопедии и травматологии имени Вредена, в институт Турнера, где лечились дети с самой тяжёлой ортопедической патологией. Незаметно прошёл год. Конечно, год обучения любой медицинской специальности — это очень мало, но, во всяком случае, Никита теперь был уверен, что на дежурстве больному даже с самой сложной травмой он поставит правильный диагноз.

И тут случилось неожиданное. В больнице, где он прошёл путь от санитара до врача, вдруг обосновалась кафедра хирургии университета, и был объявлен приём в ординатуру. И Никиту вдруг стали одолевать сомнения. Конечно, он с удовольствием занимался травматологией, но знакомые больничные хирурги, которым нравилась его профессиональная дотошность, исподволь начали убеждать его продолжить медицинское образование в ординатуре, но уже по хирургии. Как и все пытливые молодые люди, Никите хотелось и травмой заниматься, и в хирургии стать специалистом… А время шло. Обучение в интернатуре подходило к концу. Но интернатура — это только начало, только вступление в новую профессию, а два года ординатуры — это уже высшая ступень образования. Совсем неожиданно Никита вдруг обнаружил в себе ослиное упрямство в достижении цели, связанной с будущей профессией. И он принял решение. А когда Никита что-то решал, он никогда не оборачивался назад. Ещё в школе он вычитал где-то фразу, которая стала его девизом: «Жалеть о сделанной глупости, значит, делать ещё одну». А учиться ремеслу хирурга — разве глупость?!

Наконец, он решился поговорить с женой.

Вера вспыхнула и её глаза повлажнели. Для Никиты это не было неожиданностью. Она помолчала, потом тихо произнесла, глядя куда-то в сторону.

— Поступай в ординатуру, если хочешь…

— Веруся! Солнце моё! Я догадываюсь, о чём ты думаешь…

— Да, да, да! Я думаю о ребёнке. Ведь мы хотели сразу после интернатуры подумать об этом всерьёз. А теперь это всё откладывается на целых два года. Никита, мне уже немало лет для первородящей…

Конечно, ребёнок — это серьёзно. У Михаила с Лерой уже была весёленькая полугодовая дочка — было завидно. Сколько раз они с Верой об этом говорили, строили планы, как будут жить, когда в доме появится маленький человечек. Честно говоря, Никита совсем не представлял себя отцом, но вдруг начинал мечтать, что наступит момент, и он начнёт обучать сынишку играть в футбол или решать шахматные задачи. Ну, а если родится девочка, значит, будет музыкальная школа или балетная студия. Но это уже по Вериной части, тут он — пас… Кто говорит — жаль, что увеличение семейства откладывается на