Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже

Подобная операция напомнила ему времена СА, когда приходилось как-то управляться с толпами, которые впадали в транс при виде фюрера. Он узнал кое-кого из гестаповцев и принялся в свою очередь выкрикивать команды, но обращенные к самим эсэсовцам. Ему удалось загнать цыган в камеры, пусть и утрамбовывая их так, что те рисковали задохнуться, после чего велел запереть двери этих душегубок.

Через полчаса ситуация более-менее утряслась. Все оборванцы были под замком: Zigeuner, мануши, цыгане, синти, гитаны, кале… Он часто слышал эти наименования — в деревнях кочевников боялись как чумы, — не очень разбираясь, чем одни бродяги отличаются от других.

Теперь же он отмечал различия: у одних шляпы с широкими полями, у других маленькие фетровые заостренные колпаки… Некоторые носили банданы, другие — густые бороды, как у монахов-отшельников, или усы барышников… Но у всех было и нечто общее: раны на лице. Гестаповцы дали волю кулакам. В камеры запихали окровавленных, опухших людей — с некоторыми шансами кое-кто сдохнет от духоты, а значит, в грузовиках будет больше места…

Получив подтверждение, что «операция асфиксация» проходит нормально, он поднялся обратно на первый этаж выяснить, сколько автофургонов будет ему предоставлено. Чисто транспортные проблемы — с тем же успехом он мог грузить картошку или трупы. Но в Geheime Staatspolizei это называлось «логистикой».

Когда он вернулся в подвалы, коридоры уже снова обрели человеческий вид — если только можно было так выразиться. Несколько цыган после полученных побоев лежали без движения, другие, стоя на коленях, молились. Но наконец-то проходы плюс-минус освободились, и по ним теперь можно было передвигаться, правда переступая через особо упорных или мертвецов.

Бивен принял решение выводить все эти сливки общества по очереди, камеру за камерой, заодно проверяя, кто есть кто. Да, работа транспортировщика, но и прилежного чиновника.

Вдруг он заметил знакомое лицо. Тони. Темнолицый человечек, состоящий из одних мускулов, который был тогда привязан к разлагающемуся трупу. У него тоже было здорово разбито лицо, но при этом он сохранил упрямый и продувной вид, удививший Бивена при их первой встрече.

— А ты что здесь делаешь?

— Братан, я то тут, то там. Так уж оно заведено, кореш, кочевым по жизни положено с места на место двигаться.

Говоря это, он стал приплясывать на месте, несмотря на скованные наручниками запястья.

— Герр гауптштурмфюрер!

Бивен обернулся и увидел Альфреда, своего бывшего секретаря. Молодой эсэсовец поправил очки.

— Мне сказали, что вас… восстановили.

— Новости быстро разлетаются.

— Но мы ведь в гестапо, верно? — расхрабрился мальчишка, осмелев от собственного возбуждения.

— Чего ты хочешь?

Бивену с трудом верилось, что у малыша хватит энтузиазма, чтобы помочь с миссией в подвале.

— Я только хотел сказать, как я рад, что вы вернулись и…

— Это все? — раздраженно прервал его Бивен.

— Нет. По поводу нашего дела…

— Что?

Альфред бросил взгляд на Тони, который по-прежнему торчал рядом, демонстрируя разбитую физиономию и кандалы. Бивен ответил ему выразительным жестом: говорить при цыгане или при штабеле кирпичей — разницы никакой.

— Гауптштурмфюрер Грюнвальд, — продолжил секретарь, — приказал прочесать то место, где обнаружили тело Греты Филиц, у озера Плётцензее.

— И вы что-нибудь нашли?

— Туфли жертвы.

Бивен переварил новость.

— Они были закопаны. У подножия дерева, метрах в десяти от жертвы.

— И все?

— Это было в среду. Гауптштурмфюрер Грюнвальд сразу же приказал перекопать другие места преступлений. На Музейном острове, в Кёльнском парке, в Тиргартене.

— ДАЛЬШЕ ЧТО?

— Всякий раз парни откапывали обувь. Она была зарыта в нескольких метрах от трупа. Я знаю, что дело закрыто и убийца установлен, но я хотел сообщить вам тот факт, что…

Бивен больше не слушал. Он уже пытался убедить себя, что эта деталь никак не противоречит роли Курта Штайнхоффа. И хватит уже колебаний и предположений. Они выгнали зверя из логова, поняли (более или менее) его мотивы и нейтрализовали убийцу. Конец истории.

— Ладно, ладно, — бросил Бивен скрежещущим, как наждак, голосом. — Возвращайся к себе в кабинет. Расскажешь все подробности наверху.

Альфред щелкнул каблуками, гаркнул служебное «Хайль Гитлер!» — и испарился. Бивен остался один со своими сомнениями в стонущем коридоре, наполненном кочевыми тенями.

— Тот твой парень, твой убийца…

Бивен осознал, что Тони со своей головой обугленного фавна все еще здесь.

— Заткнись, — отозвался Франц. — Тебя никто не спрашивал.

— Приятель, я знаю, зачем он закапывает башмаки девчонок, которых прикончил…

Гестаповец глянул цыгану в лицо. А что ему, собственно, терять…

— Продолжай.

— Кореш, он снимает с них башмаки, братец, чтобы они не могли вернуться и преследовать его.

— Что ты несешь?

Прислонившись спиной к стене, с мокрым от пота воротничком, Бивен чувствовал, что у него больше нет сил ни возмущаться, ни даже повысить голос.

— Эт такая штука, наши все знают, братан-хитрован. С мертвецов завсегда снимают башмаки… чтоб мулло не мог вернуться в наши сны. Это штучки рома[165], приятель… Обычай такой… Тот твой убийца, кореш, тот, кто укокошил четырех теток, он парень из наших, кочевой…

Бивен захохотал. Лучшая шутка, какую он только слышал. Убийца — цыган. Сдохнуть можно, кончиться в корчах, повеситься. Потом леденящий занавес упал перед его глазами. Черный. Красный. Трепещущий. И на этой стене проступили слова: «туфли», «сон», а еще «месть».

Мысль Тони, кореша, выскочила из шляпы, как гримасничающий чертик из табакерки, но в конечном счете гипотеза была не более абсурдной, чем все, какие раньше приходили им в голову.

Возможно, все дело было в усталости, упадке духа или водке, которую она успела в себя влить (Эдуард, дворецкий, обеспечивал бесперебойное снабжение), но Минна этим вечером была совершенно не расположена выслушивать досужие измышления Бивена.

До сих пор абсурдные идеи подкидывала в топку либо она сама с ее гипотезой об обезображенном убийце, либо Симон с его явлением душегуба в снах. А теперь и Бивен туда же: вернулся из гестапо с новой дикой теорией по поводу Мраморного человека.

— Погоди-погоди, — сразу же остановила его Минна, — разве со всей историей не было покончено в лесу Тиргартена? Или тебе разонравился Курт Штайнхофф в роли убийцы?