Ангелочек. Время любить - Мари-Бернадетт Дюпюи

Закончив свою исповедь, Розетта вытерла слезы и вернулась к приключениям отважных мушкетеров, ждавшим ее на страницах книги.

Мануарий Лезажей, на следующий день, пятница, 30 сентября 1881 года

Отправляясь в мануарий семьи Лезаж, Анжелина оделась с особой тщательностью. Благодаря неиссякаемой щедрости Жерсанды, которая вскоре должна была стать ее свекровью, у Анжелины образовался солидный гардероб. Бланка, запряженная в коляску, трусила по дороге вдоль Сала. Для этой поездки Анжелина выбрала серый бархатный костюм с приталенным жакетом и широкой юбкой. На ней был также шелковый фиолетовый шарф, скрепленный на шее серебряной брошью.

Розетта помогла ей причесаться, собрав волосы в высокий шиньон, подчеркивавший идеальный овал лица молодой женщины.

— Вперед, моя красавица, вперед! — крикнула Анжелина кобыле, которая до сих пор шла мелкой рысью.

Тучи рассеялись, и на чистом голубом небе ярко сверкало солнце. Листья некоторых деревьев уже пожелтели, а в воздухе явственно чувствовался едкий запах дыма, шедшего из труб соседней бумажной фабрики.

«Луиджи не одобрил моего решения, — думала Анжелина, вздыхая. — Он едва вымолвил пару слов, но я все прочитала в его глазах. И он попросил меня соблюдать осторожность. Но по отношению к кому? И когда? Когда я буду ехать в коляске или когда встречусь с Гильемом? Я обещала, что вернусь к обеду».

Последнее время Луиджи уделял много времени музыке, но ближе к вечеру он всегда навещал свою невесту или же она приходила ужинать на улицу Нобль.

«Но сейчас он должен пребывать в хорошем настроении. Он сочиняет, а музыка заставляет его забывать обо всем на свете».

Анжелина направила Бланку на узкую дорогу, ведущую в мануарий Лезажей. Вскоре она увидела остроконечную крышу башни, возвышавшейся на холме над подлеском.

Чем ближе подъезжала Анжелина к мануарию, тем сильнее ей хотелось повернуть назад, не встречаться с Клеманс и Гильемом. Тем более что она вполне могла столкнуться с Оноре Лезажем или Леонорой. Дважды она чуть было не уступила своему желанию, но каждый раз ее удерживали мысли об Эжене, тщедушном малыше, и увещевания отца Ансельма.

«Нет, я поеду в мануарий», — твердо решила Анжелина, взмахнув вожжами.

Бланка помчалась галопом и буквально влетела в просторный двор мануария. Кучер, выполнявший обязанности конюха, выскочил из конюшни и подбежал к коляске.

— Что, ваша лошадь закусила удила? — крикнул он, размахивая руками.

— Нет, вовсе нет. Просто это очень резвое животное, — ответила Анжелина. — Позаботьтесь о нем, я ненадолго.

Взяв саквояж и кожаную сумку, Анжелина вышла из коляски. В одном из квадратиков широкого окна она сразу же заметила лицо Гильема. Он, бледный, с искаженными страданием чертами лица, смотрел на нее словно завороженный. В то же мгновение на крыльцо вышла Клеманс. Она была в черном платье, а ее каштановые волосы были собраны на затылке под бархатной сеточкой.

— Анжелина, очень мило с вашей стороны приехать именно сегодня! — сказала Клеманс, спускаясь по ступенькам. — Не бойтесь, нас никто не потревожит. Свекор и муж уехали в банк, в Сали-дю-Сала. Там они и пообедают.

— Здравствуйте, Клеманс. Могу ли я прежде всего увидеть ребенка? — решительным тоном спросила Анжелина.

— Пожалуйста, я не вижу никаких препятствий. Сейчас я проведу вас в детскую. Хочу предупредить, что кормилица почти не знает французского языка. Она говорит на местном диалекте. Леонору это так раздражает, что она велит этой несчастной замолчать, едва та раскрывает рот.

— Разве можно так третировать кормилицу? Без ее молока Эжен наверняка умер бы. Здесь все крестьяне говорят на местном наречии, и это вовсе не позорно! Это язык наших предков, язык древней Окситании!

— Простите, дорогуша, но я не отношусь к этому с презрением.

Они прошли через вестибюль и стали подниматься по широкой лестнице, покрытой красным ковром. Дверь гостиной была закрыта. «Гильем знает, что я уже в доме. Он, вероятно, бесится из-за того, что я не направилась сразу к нему, — думала Анжелина. — Но сначала я должна осмотреть малыша».

Прекрасный дом был погружен в абсолютное молчание. Не было видно ни одного слуги, не было слышно детского смеха — словом, ни одного звука, которые обычно раздаются в большом доме поздним утром. Женщины шли по коридору второго этажа, украшенному картинами в резных позолоченных рамах. На картинах были изображены пиренейские пейзажи.

— Вы можете познакомиться с моей дочерью, — сказала Клеманс. — Она точная копия Жака.

— Я давно не видела вашего супруга. В последний раз это было, когда я выходила из коммунальной школы, а он гарцевал на пони на площади.

— Он очень изменился. Теперь у него есть усы, и он начинает лысеть. Он старший сын. В следующем феврале мы будем отмечать его сорокалетие.

С этими словами Клеманс открыла двойную дверь просторной комнаты, залитой солнцем. Стены были увешаны коврами в светло-зеленых тонах. Посредине стены были украшены чудесными фризами с цветочными мотивами, а на окнах висели занавески из розового муслина.

— Позвольте представить вам мадемуазель Лубе, — сказала Клеманс. — Это Ортанс, которая следит за нашими херувимами, а это Надин и Бастьен.

— Здравствуйте, мадемуазель, — отозвалась няня, невысокая седая женщина в белом фартуке.

— Здравствуйте, мадемуазель, — повторила приветствие темноволосая девочка со светло-зелеными миндалевидными глазами.

Анжелина ласково им улыбнулась, потом посмотрела на сына Гильема. Бастьен действительно был похож на Анри. Мальчик играл в мяч и не обратил на нее никакого внимания. Чуть в стороне сидела молодая женщина, которая кормила Эжена, прикрывшись платком. Анжелина подошла к кормилице.

— Здравствуйте, мадемуазель. Не волнуйтесь. Я посмотрю, как сосет ребенок, — сказала повитуха на местном диалекте, которым владела в совершенстве.

Удивившаяся, но тут же успокоившаяся крестьянка кивнула. И все же она стала пунцовой, когда элегантная гостья склонилась над ее грудью.

— Господи, да вы говорите на местном наречии! — прошептала ошеломленная Клеманс.

— Разумеется, — сказала Анжелина. — Если бы вы выросли в Испании или в Англии, вы, как я полагаю, знали бы язык родного края. А мы живем в Окситании.

Этой тирадой Анжелина скрепила свое родство с мятежным Жаном Бонзоном, который гордился своими предками катарами и своей фамилией, свидетельствовавшей о его связи со священнослужителями этой исчезнувшей религии. Пламя костров Инквизиции поглотило этих христиан, укрывшихся на юге Франции, в том числе и в отрогах Пиренеев. Однако многие горцы по-прежнему свято хранили воспоминания о том далеком времени.

Няня, уроженка долины Луары, как и Клеманс, нахмурилась. Что касается Надин, то она подошла к Анжелине и взглянула на младенца, придав лицу серьезное выражение, что было весьма комично.