Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

* * *

Дальнейшие действия русских, которые они практиковали многие годы, объяснялись свойственными им подозрительностью и боязнью в отношении иностранцев. Судоплатову было приказано изучить каждого приезжающего в Ялту американского участника персонально и составить его психологический портрет. (Так, например, Элджера Хисса Судоплатов охарактеризовал как «сочувствующего интересам Советского Союза и ярого сторонника послевоенного сотрудничества между американскими и советскими учреждениями», но все же не назвал его потенциальным агентом.)

* * *

Продолжая свою практику заблаговременного доведения до Сталина своего мнения по поводу назревших проблем (такой метод Рузвельт впервые опробовал в ходе визита Молотова в Вашингтон в 1942 году), президент поручил Гарриману заранее обсудить на встрече с Молотовым и Майским те вопросы, которые Рузвельт хотел рассмотреть в Ялте. Из дневниковой записи Молотова от 20 января становится ясно, что важнейшим таким вопросом являлась повестка дня конференции («президент, конечно, не имеет в виду предложить какую-либо конкретную повестку»[828]). Именно такую повестку Гарриман представил Молотову. В нее вошли «все вопросы, касающиеся будущего Германии, включая ее раздел, и все другие… вопросы, которые остались открытыми после конференции в Думбартон-Оксе. Кроме того, президент хочет поговорить о Польше. Он также хочет обсудить политические и военные аспекты войны на Тихом океане и в Европе», – записал в своем дневнике Молотов.

Гарриман спросил: «Какие вопросы хотел бы поднять маршал Сталин?» Молотов ответил: «Советское правительство не подготовило никакой повестки и не будет ее предлагать… Маршал Сталин будет готов обсудить с президентом любые вопросы, которые президент пожелает поднять». Как и в Тегеране, Сталин пропускал ход. Намекая на то, что в ходе переговоров может быть поднята тема торговли в послевоенное время и предоставления кредитов, Гарриман заметил, что в команду президента войдет руководитель структуры, отвечающей за мобилизацию промышленности, – Джеймс Бирнс.

Позднее, двадцатого февраля, Гарриман встречался с Майским. Занимаясь послевоенными проблемами, Майский хорошо знал, что именно заботило Франклина Рузвельта. Их переговоры были весьма плодотворными. Майский делал аккуратные пометки. Он, в частности, отметил обеспокоенность президента в связи со следующими проблемами: «Его очень интересуют, прежде всего, два вопроса: a) будущая международная организация, отвечающая за безопасность… Нынешняя политическая атмосфера в США благоприятствует… усилению американского участия в будущей международной структуре. Мы должны воспользоваться этим моментом. Позднее могут вновь возникнуть изоляционистские настроения, которые создадут нам лишние сложности; б) послевоенная судьба Германии… Все сводится к двум проблемам: проблеме раздела Германии и проблеме немецких репараций». Тут Рузвельт, по словам Гарримана, забросил хорошую наживку: «Как только война с Германией закончится, можно было бы поговорить и о кредитах для Советского Союза». По свидетельству Майского, президент попросил советскую сторону «составить подробный список своих пожеланий… а также представить свои предложения, которые способствовали бы тому, чтобы по окончании войны американская промышленность могла бы немедленно приступить к поставкам товаров по советским заказам». (курсив авт.)

Сталин рассчитывал получить кредит и добивался этого еще с ноября 1943 года. Тогда же Гарриман на встрече с наркомом внешней торговли Анастасом Микояном говорил, что предоставление долгосрочного кредита Советскому Союзу для закупки американских товаров было бы и в интересах самих Соединенных Штатов как средство обеспечения полной занятости населения на переходный период от военного времени к мирной экономике. Несколько дней спустя после дальнейшего обсуждения Гарриман писал в Вашингтон, стараясь добиться понимания, «что вопрос восстановления является для Советского правительства вторым по важности после идущей войны, а также самой важной политической и экономической проблемой, стоящей перед ним»[829]. Сразу после Тегерана Молотов проявил интерес к этой идее. В конце октября 1944 года Громыко предложил американской группе по ленд-лизу выдать СССР кредит на 6 миллиардов американских долларов сроком на тридцать лет. Эти деньги были бы использованы на закупку продукции американской промышленности: железнодорожных вагонов, двигателей, рельс, газопроводных труб и тому подобного. 3 января 1945 года Молотов официально запросил у Гарримана кредит в размере 6 миллиардов американских долларов сроком на тридцать лет под 2,5 процента кредитования. Гарриман отнесся к идее одобрительно и сообщил подробности в Вашингтон. Однако только что назначенный на пост государственного секретаря Эдвард Стеттиниус решил, что предоставление Советскому Союзу столь крупного кредита лишит Соединенные Штаты выгодной позиции в договорном процессе. По утверждению Моргентау, госсекретарь в этом оставался непреклонным еще и по причине недавней советской акции по отправке из Румынии 170 000 немцев на принудительные работы в Россию. Во время встречи с президентом утром 10 января в Овальном кабинете Стеттиниусу удалось опровергнуть доводы Моргентау и убедить Рузвельта не касаться этого вопроса на Ялтинской конференции. По свидетельству Моргентау, Стеттиниус при этом не стал показывать президенту телеграмму Гарримана, в которой говорилось, насколько необходим Молотову и Сталину крупный кредит. Моргентау описал эту сцену следующим образом: «Он хотел зачитать ее… Но президент сказал: “Ладно, как-нибудь потом, с нами не едет никто из министерства финансов, и я только скажу им, что ничего не надо предпринимать до нашего возвращения в Вашингтон… Думаю, сейчас нам не нужна какая-либо поспешность и не следует давать им какие-то обещания по финансовым вопросам, пока мы сами не осознаем, чего хотим“»[830]. На брифинге в Москве с Майским Гарриман ни словом не обмолвился о том, к какому решению пришел президент на совещании в Овальном кабинете. Напротив, он создал у Майского ложное впечатление, что вопрос о предоставлении кредита будет обсуждаться.

На брифинге с Майским обсуждался также спорный вопрос о том, что президент Рузвельт не предполагал в будущем каких-либо дебатов с Советским Союзом по поводу контроля над Польшей: «Президент, особенно в последнее время, не видит какой-либо темы для дискуссии – ситуация в Польше является свершившимся фактом». После беседы с Гарриманом Майский доложит также о том, что «проблема колоний пока еще не стала достаточно насущной».

Сталин получил сведения и от Андрея Громыко, которого планировал взять с собой в Ялту. Громыко высказал мнение, что «Соединенные Штаты будут вынуждены признать Временное польское правительство»[831]. По вопросу о голосовании в Совете Безопасности Громыко советовал твердо придерживаться прежнего решения: «Американцам и британцам придется нам уступить в этом вопросе». С другой стороны, Громыко говорил Молотову, что перед отъездом из Вашингтона он беседовал со Стеттиниусом и Лео Пасвольским, поднявшими вопрос о других государствах, которые будут обращаться в Совет Безопасности с теми или иными жалобами на действия великих держав. Громыко пришел к выводу, что «обсуждение таких вопросов и принятие решения без голосования может оказаться нам выгодным… потому что в таких случаях вероятность того, что Совет примет направленное против нас решение, будет абсолютно исключена».