Путешествие вокруг света на корабле «Бигль» - Чарльз Роберт Дарвин

Мы уже привыкли видеть, как у домашних животных приобретаются новые психические привычки или инстинкты и становятся наследственными; но у животных в естественном состоянии всегда, должно быть, крайне трудно обнаружить случаи приобретения познаний наследственным путем. Что касается пугливости птиц по отношению к человеку, то ее нельзя объяснить иначе, как только унаследованной привычкой; например, в любом году в Англии человек причинял вред сравнительно немногим молодым птицам, и все же почти все они, даже птенцы, боятся его; с другой стороны, и на Галапагосских, и на Фолклендских островах многие особи преследуются человеком и страдают от него, но все-таки не научились спасительному страху перед ним. Исходя из этих фактов, можно понять, какое опустошение может вызвать введение нового хищного зверя в какой-нибудь стране, прежде чем инстинкты туземных обитателей приспособятся к хитрости или силе чужестранца.

20 октября. Закончив съемку Галапагосского архипелага, мы направились на Таити и начали длинный переход в 3200 миль. Через несколько дней мы вышли из облачной и сумрачной области океана, простирающейся зимой на большое расстояние от побережья Южной Америки. Теперь мы наслаждались солнечной, ясной погодой и, подгоняемые постоянным пассатом, весело плыли со скоростью 150–160 миль в день. Температура в этой области Тихого океана, лежащей ближе к его центру, выше, чем близ американских берегов. Термометр на юте днем и ночью колебался между 27 и 28°, и это было очень приятно; но уже одним-двумя градусами выше жара становится невыносимой.

Мы прошли через Низменный, или Опасный, архипелаг и видели несколько тех любопытнейших колец из коралловой почвы, чуть возвышающихся над водой, которым дали название лагунных островов. Над длинной, ослепительно белой береговой полосой тянется зеленая полоса растительности; уходя в обе стороны, полосы быстро суживаются вдали и теряются за горизонтом. С верхушки мачты внутри кольца видно обширное пространство спокойной воды. Эти низкие коралловые острова с лагунами посредине слишком малы по сравнению с необъятным океаном, из которого они круто поднимаются, и кажется чудом, что такие слабые поселенцы не сокрушаются всемогущими и неутомимыми волнами этого великого океана, незаслуженно называемого Тихим.

15 ноября. На рассвете показался Таити, остров, который навсегда, должно быть, останется классическим для всех, кто путешествует по южным морям. Издали он выглядит непривлекательно.

Пышная растительность в низменной его части еще не была видна, и, по мере того как облака рассеивались, взору открывались самые дикие и крутые пики в середине острова. Как только мы бросили якорь в бухте Матаваи, нас окружили каноэ. На нашем корабле этот день мы считали воскресеньем, на Таити же был понедельник; если бы дело обстояло наоборот, то к нам бы никто не выехал, ибо тут неуклонно соблюдается предписание не спускать каноэ в субботу.

После обеда мы высадились на берег, чтобы вкусить все удовольствие первых впечатлений от новой страны, и к тому же такой очаровательной, как Таити. Собравшаяся на знаменитом мысе Венеры[303] толпа мужчин, женщин и детей приветствовала нас с веселыми, смеющимися лицами. Они торжественно проводили нас к дому м-ра Вильсона, здешнего миссионера, который встретил нас по дороге и оказал нам самый дружественный прием. Посидев недолго у него дома, мы разошлись на прогулку и вернулись туда вечером.

Для обработки земля пригодна, пожалуй, только на полоске аллювиальной почвы, накопившейся внизу, у подножия гор, и защищенной от морских волн коралловым рифом, окружающим берег на всем его протяжении. По эту сторону рифа лежит пространство воды спокойной, как в озере, где могут безопасно плавать каноэ туземцев и где бросают якорь корабли. Низменность, переходящая внизу в пляж из кораллового песка, покрыта прекраснейшими произведениями тропиков. Посреди бананов, апельсинных, кокосовых и хлебных деревьев расчищены участки, на которых возделываются ямс[304], бататы, сахарный тростник и ананасы. Даже кустарник и тот представляет собой ввезенное плодовое дерево гуайаву, которая до того размножилась, что стала столь же пагубной, как сорняк[305].

В Бразилии я часто любовался разнообразной красотой бананов, пальм и апельсинных деревьев, так резко отличающихся друг от друга; здесь же к ним присоединяется еще хлебное дерево, привлекающее внимание своими большими и блестящими дланевидными листьями. Нельзя не восхищаться, глядя на рощи этих деревьев, раскидывающих свои могучие, как у английского дуба, ветви, обремененные крупными и чрезвычайно питательными плодами.

Как ни редко полезность какого-нибудь предмета может служить причиной удовольствия, доставляемого его созерцанием, но, когда смотришь на эти прекрасные леса, сознание их необыкновенной плодовитости, несомненно, играет не последнюю роль в вызываемом ими чувстве восхищения. Маленькие извилистые тропинки, тенистые и прохладные, вели к разбросанным там и сям домам, хозяева которых неизменно оказывали нам приветливый и чрезвычайно радушный прием.

Ничего мне так не понравилось, как жители. Лица их выражают кротость, сразу же прогоняющую мысль о дикарях, и ум, свидетельствующий о том, что они уже преуспели в цивилизации. Простой народ за работой оставляет верхнюю часть тела совершенно обнаженной, и тогда-то таитяне и предстают в выгодном свете. Они очень рослы и широки в плечах, атлетически и пропорционально сложены. Кто-то заметил, что немного требуется привычки, чтобы темная кожа казалась глазу европейца более приятной и естественной, чем его собственная белая кожа.