Башня шутов - Анджей Сапковский

В залу заглянули испуганная служанка и слуга, точно как вприпевке: servus cum ancilla.[398] Стоило ему на нихвзглянуть, как они убежали. Пашко поднялся, грязно выругался, сорвал со стеныогромный бердыш с древком, почерневшим от времени и усеянным дырочками,проделанными короедом, несколько мгновений боролся с мыслями. И хоть кипел отяростного желания отомстить вреднющей Биберштайнувне, рассудок подсказал, чтонадобно помочь comitive.

«Биберштайнувна, – подумал он, – мести не избежит,из башни выхода нет. А пока, – подумал он, чувствуя, как у него распухаютяйца, – я накажу ее только гордым презрением. Сначала мне заплатят еедружки».

– Погодите, мать вашу! – рявкнул он и,прихрамывая, двинулся к выходу во двор. Оттуда неслись звуки боя. – Ужо явас!

Двери башни сотрясались от ударов. Шарлей выругался.

– Поторопись, Самсон! – крикнул он.

Самсон Медок выволок из конюшни двух оседланных коней.Грозно рыкнул на слугу, соскочившего с потолка. Слуга умчался, сверкая пятками.

– Двери долго не выдержат. – Шарлей сбежал покаменным ступеням, перехватил у него вожжи. – Ворота, быстро!

Самсон тоже видел, как в дверях, которыми им удалосьотгородиться от Буко и его компании, треснула и наежилась щепками очереднаядоска. Железо колотило по стене и металлу, было ясно, что взбешенныераубриттеры пытаются вырубить завесы. Действительно, нельзя было терять ниминуты. Самсон огляделся. Ворота запирала балка, дополнительно защищеннаямассивной колодкой. Гигант тремя прыжками оказался рядом с кучей дров,подготовленных для отопления, вырвал из пня огромный плотницкий топор, в трипрыжка подскочил к воротам, охнул, взмахнул топором и с огромной силой опустилобух на скобу.

– Крепче! – выкрикнул Шарлей, поглядывая наразлетающиеся уже двери. – Бей сильней!

Самсон ударил сильней. Так, что задрожали и ворота, и вышканад ними. Скоба, продукт, надо думать, нюрнбергский, не поддалась, ноподдерживающие балку крючья до половины вылезли из стены.

– Еще раз! Бей!

Под следующим ударом нюрнбергская скоба лопнула, крючьявывалились, балка с грохотом упала на землю.

– Под мышками. – Рейневан, набрав на пальцы мазииз глиняного горшочка, стянул рубашку с плеч, показал, как надо этоделать. – Намажь под мышками. И на шее. Вот так. Больше, больше… Вотри сильнее…Быстрее, Николетта. У нас мало времени.

Девушка несколько мгновений глядела на него, в ее взгляденедоверие боролось с удивлением. Однако она не сказала ни слова, потянулась замазью. Рейневан вытащил на середину комнаты дубовую скамейку. Растворил окно, влабораторию чернокнижника ворвался холодный ветер. Николетта вздрогнула.

– Не подходи к окну, – удержал ее Рейневан. –Лучше… не смотреть вниз.

– Алькасин, – подняла она на него глаза. – Японимаю, что мы боремся за жизнь. Но ты точно знаешь, что делаешь?

– Пожалуйста, сядь верхом на скамейку. Времядействительно подгоняет. Садись позади меня.

– Предпочитаю – перед тобой. Обними меня за талию,обними крепче. Крепче…

Она вся горела. От нее веяло аиром и мятой. Этого запаха немог забить даже специфический аромат Гуоновой мишкулянции.

– Готова?

– Готова. Ты меня не отпустишь? Не дашь мне упасть?

– Скорее я погибну.

– Не погибай, – вздохнула она, поворачивая головутак, что их губы на мгновение соприкоснулись. – Не погибай, пожалуйста.Живи. Говори заклинание.

Whe, Whe, Windchen

Zum Fenster inaus

In omnem ventu!

Fik z okna

Niczego sie ve dotkna.[399]

Скамейка подпрыгнула и взвилась под ними, как норовистыйконь. При всей своей смелости Николетта вскрикнула, не в силах побороть страх,правда, Рейневан не смог тоже. Скамейка поднялась на сажень, закружиласьвзбесившейся юлой, лаборатория Гуона расплылась у них в глазах. Николетта сжалапальцами охватывающие ее руки Рейневана, запищала, но он мог бы поклясться, чтобольше от восторга, чем от страха. Скамейка ринулась прямо в окно, в холодную итемную ночь.

– Держись, – крикнул Рейневан. Поток воздухавогнал ему слова обратно в глотку. – Держииииись!

– Сам держись!

– О Иисууу…

– Аааааа-ааааааа!

Нюрнбергская скоба лопнула, балка с грохотом свалилась.Одновременно с треском вылетели двери, ведущие в башню, на каменные ступени, водвор высыпали раубриттеры, вооруженные и настолько ослепленные жаждой крови,что мчащийся первым Буко фон Кроссиг споткнулся на крутых ступенях и повалилсяпрямо в кучу навоза. Остальные набросились на Самсона и Шарлея. Самсон взревелбуйволом, отгоняя нападающих сумасшедшими взмахами топора. Шарлей, тоже рыча,образовал вокруг себя свободное пространство найденной у ворот алебардой. Нопреимущество – в том числе и в боевой выучке – было у раубриттеров. Отступая отрезких выпадов и предательских взмахов мечей, Самсон и Шарлей пятились, пока неуперлись спинами в стену.

И тут прилетел Рейневан.

Видя растущие на глазах каменные плиты двора, Рейневанвскрикнул. Николетта тоже. Крик, превращенный давящим вихрем в истинномертвецкий вой, дал результат гораздо больший, нежели сама Рейневанова помощь.Кроме Куно Виттрама, который в этот момент как раз взглянул вверх, никто из раубриттероввообще не заметил наездников на летающей скамье. Но вой Рейневана оказалпрямо-таки убийственное психические воздействие. Вейрах упал на четвереньки,Рымбаба начал ругаться, взвизгнул и распластался на плитах, рядом рухнулпотерявший сознание Тассило де Тресков, единственная жертва налета: пикирующаяво двор скамья ударила его по затылку. Куно Виттрам перекрестился и заполз подтележку с сеном. Буко фон Кроссиг сжался, когда конец cotegardie Николеттыхлестнул его по уху. Скамья же круто взмыла вверх под аккомпанемент еще болеегромкого визга летунов. Ноткер фон Вейрах, раскрыв рот, таращился на улетающих,ему повезло, краем глаза он заметил Шарлея и, в последний момент избежав удараалебардой, вцепился в ратовище. Началась борьба.