Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

«Избрание на польский престол либо самого Ивана, либо его сына непременно совершилось бы, если б сам Иван не помешал этому своим колебанием, скупостью, пустым высокомерием и вообще неуменьем вести дело. Мы не будем сожалеть, что не случилось именно того, что могло случиться, уже потому, что не решимся положительно утверждать, чтоб это послужило к пользе Русской Земли в будущем. Но несомненно, что Иван не руководился какими-либо глубокими соображениями о последствиях в будущем и не показал ни малейших следов той мудрой политики, которая клонилась к тому, чтоб тем или другим способом дело в Польше окончилось к пользе московской державы. Все его речи и поступки показывают, что он действовал по впечатлениям, по тем или другим страстным движениям, а никак не по разумному плану».

Еще не стихли в Речи Посполитой выборные страсти, как для русской стороны дипломатические баталии сменились на военные. Едва только Грозному царю стало ясно, что кандидатура как его самого, так и его сына не проходят, затягивать военные действия дальше стало бессмысленно. Ситуация для Москвы складывалась вполне благоприятная. Еще не истек срок перемирия с Речью Посполитой. Кроме того, в Москве прекрасно понимали, что окончательные выборы короля и утверждение того на престоле, кто бы им ни был, потребуют времени, в течение которого польско-литовской стороне будет не до войны, так что она не нарушит перемирия. Этим обстоятельством глупо было не воспользоваться, чтобы попытаться разделаться со Швецией, пока она не может получить помощи от Литвы. Правда, со Швецией тоже не истек срок перемирия, но мы видели, насколько это перемирие было странным, и в нем не оговаривался ливонский театр войны, и сам мир касался лишь района Карельского перешейка. А кроме всего прочего, нарушение перемирия не представлялось кремлевскому хозяину чем-то предосудительным, и поздней осенью 1575 года русское войско вторглось в северные районы Ливонии.

Для очередной кампании Грозный вернулся к своему прежнему плану — сделать из Ливонии вассальное государство во главе все с тем же датским принцем Магнусом, который к настоящему времени успел жениться на двоюродной племяннице русского царя, дочери старицкого князя Владимира Андреевича. Теперь новый царский зять снова выступал во главе московских полков, отчасти разбавленных датским контингентом. Почти не встретив нигде сопротивления, поскольку шведы и немцы, надеясь на перемирие, оказались Неготовыми к отпору, Магнус быстро овладел всей северо-западной частью Ливонии и в конце года подошел к крепости Пернов. Здесь русские встретили упорное сопротивление, знакомое им по взятию других ливонских твердынь. Последним таким крепким орешком, мы помним, был Вейсенштейц, взятие которого лишило русскую армию сил для дальнейшего наступления. То же самое случилось теперь под Перновом. В конце концов, крепость пала, но эта победа стоила московским воеводам семи тысяч человек только убитых, так что никаких серьезных наступательных акций проводить уже было больше нельзя. Требовалась передышка, хотя бы короткая, и воеводы вновь отвели войска на свою территорию, так что и эта победа стала сродни Пирровой. Правда, то, что не всегда удавалось добиться оружием, иногда добывалось мирными средствами. Назначенный воеводой в поверженный Пернов московский боярин Никита Романович Юрьев проявил к побежденным такое великодушие, что не только позволил всем не желавшим подданства московскому царю свободный выход из города со своим добром, но и разрешил сколько угодно раз возвращаться за оставшимся, если не удавалось вывезти одним разом. В результате такого миролюбия укрепленные места Гельмет, Ермис, Руэн и Пуркель сдались русским воеводам добровольно и открыли ворота московскому воинству, когда оно отправлялось на отдых и пополнение к своим рубежам.

То же самое продолжалось и в начале следующей кампании, когда в 1576 году русские войска снова вступили в северные районы Ливонии. Замки Леаль, Лоде, Фиккель были заняты без единого выстрела. Но то все были мелкие городки с укреплениями, не представлявшими собой надежного оплота обороны. Но вот перед русским воинством распахнула ворота довольно сильная крепость Гапсаль, имевшая важное стратегическое значение и не уступавшая по своей мощи Пернову. Рассчитывавшие встретить здесь упорное сопротивление воеводы изумились такой капитулянтской политике гапсальских властей, тем более что в обороняемой крупным гарнизоном крепости кроме обилия оружия и боеприпасов оказались громадные запасы продовольствия. Еще больше изумлялись московские люди тому, как повели себя гарнизон и местные жители сразу после сдачи крепости. Вечером того же дня, когда перед московскими воеводами были открыты ворота, немцы и бывшие в гарнизоне шведы устроили пышное праздничное пиршество с обильным употреблением горячительных напитков и веселыми танцами. Глядя на происходящее, русские говорили: «Что за странный народ немцы! Если бы мы, русские, сдали без нужды такой город, то не посмели бы поднять глаз на честного человека, а царь наш не знал бы, какою казнью нас казнить. А вы, немцы, празднуете стыд свой».

После Гапсаля перед напором московского воинства не устояла крепость Падис. Там гарнизон не думал добровольно складывать оружие, но силы его были не в состоянии противостоять наступавшим. Русские овладели крепостью после одного дня боев. В последующие дни шведы подтянули к Падису крупные силы, надеясь его вернуть, но неоднократные попытки противника отбить крепость не увенчались успехом, Падис оставался в русских руках. Этим кампания 1576 года завершилась.

Наступивший 1577 год стал переломным и в своем роде определяющим для всей войны. Кампании предыдущих лет для русской стороны с теми или иными натяжками можно было считать все-таки более или менее удачными, но 1577 год положил конец даже частным военным успехам Москвы. Казалось бы, что к тому году Россия подошла с неплохой основой для будущих успехов. За время последних кампаний она полностью очистила северные районы Ливонии от шведов, в руках которых оставался лишь Ревель. Но что толку от всех этих побед, если противник продолжал удерживать главную морскую базу и основной опорный пункт своего присутствия в Ливонии. А потому на начало года московское правительство планировало крупную наступательную операцию, целью которой ставило овладение Ревелем.

В январе русское войско в составе 50 тысяч человек, возглавляемое воеводами Ф.И. Мстиславским и И.В. Шереметевым, во второй раз за эту войну подступило к Ревелю. При этом воевода Шереметев поклялся, что возьмет Ревель или сложит под ним свою голову. Поход на Ревель 1577 года стал последней наступательной операцией Москвы на шведском участке Ливонского фронта, а сама операция отмечена как одно из самых крупных поражений московского воинства в той войне.

Главной причиной неудачи русских в битве за Ревель следует назвать превосходство противника в артиллерии. Надо сказать, что город основательно подготовился к осаде. В первую очередь это выражалось в том, что осажденные имели в пять раз больше стволов артиллерии, чем осадившая их армия. Московские воеводы под Ревелем располагали всего 28 орудиями. Эта цифра просто несерьезная, когда речь идет об операции по осаде и взятию такой мощной крепости, как Ревель. Лучше у защитников обстояли дела и с артиллерийскими снарядами. Сохранившиеся записи разрядного и пушкарского приказов донесли до нас сведения, что во время осады Ревеля на каждое орудие в осадном лагере приходилось не более чем по 700 ядер, что также далеко недостаточно для успешного проведения задуманной операции.