Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789-1848 - Иван Жиркевич

Скоро после Святой недели я поехал обозревать официально уездные присутственные места и управления, прежде в Полоцк, потом в Себеж, в Люцин, в Режицу, в Динабург и на возвратном пути в Лепель. Нашел почти везде чиновников, служащих по выбору дворянства, людей достаточно образованных, свежих летами и действовавших с особенным усердием. Конечно, встречались и исключения из этого, но так редко, что не заслуживало бы и замечать оного. Жалоб нигде почти на действия этих чиновников не встречалось, а главное запущение, замеченное мной, было расстройство, в некоторых местах даже вовсе несуществование, архивов, ответственность за которые, конечно, более падает на постоянных блюстителей внутреннего порядка места, на секретарей, следовательно, опять-таки на чиновников, служащих от казны. Но всюду показав возможность, если не вполне составить архивы всем делам прошедшего времени, то по крайней мере, образовав оные, дать им основательный ход на будущее, – к удовольствию моему, в последующую ревизию нашел я и это упущение много мной изглаженным.

Но зато городская полиция везде существовала, так сказать, по промыслу Божию, ибо кроме Динабурга, где сумма денежная на содержание полиции отпускалась из казначейства на счет откупа, в других местах таковая должна была уплачиваться с городских доходов, которые решительно даже и в Полоцке, не малоторговом городе, никогда не собирались вполне, и везде уже была огромная недоимка. В Полоцке, полицеймейстера Сазонова,[548]и в Себеже, городничего Гардера,[549]я нашел еще расторопными и действовавшими с видимым усердием. Но признаюсь откровенно, что боялся их даже спрашивать, какими средствами успевали они быть хотя несколько исправными в их управлении, ибо без особых побочных натяжек на счет обывателей не было возможности к удовлетворению этого. О чистоте воздуха в городе и опрятности на улицах и помышлять было нечего. Конечно, к моему приезду, как к проезду государя и генерал-губернатора, главные улицы по тракту освежались и чистились, но, видимо, только на одни подобного рода случаи. Прибавлю здесь замечание, что по Витебской губернии, кроме Велижа и первого приезда в Полоцк, мне не встречалось ни разу видеть у себя духовенства, а при посещении мной храмов Божьих я замечал всюду священников этой губернии, видимо пренебрегавших светскую власть, и почти в каждом из городов, на путях наших стоявших, подавались мне жалобы на утеснение крестьян духовенством. Но этих жалоб я не мог и не должен был принимать в особое уважение по случаю настоятельной надобности окончательного присоединения униатов к нашей церкви.

На полковника Макарова Динабургского и Режицкого уезда раскольники непрестанно подавали и присылали просьбы, что он закрывает у них издревле построенные часовни, отбирает колокола; но все подобного рода жалобы возникали уже не впервые, а по заведенным делам видно было ясно, что до назначения особого епархиального начальства в Витебскую губернию, т. е. года за три или за четыре до моего приезда в оную, земская полиция слабо наблюдала за выполнением закона, которым воспрещались возобновление и поправка существующих уже старообрядческих часовен. С прибытием же архиерея в Полоцк, соседнее с раскольничьими селениями духовенство открывало или старалось доказать, что поправка часовен производится уже по издании воспретительного на этот предмет закона, и каждое донесение об этом строго принималось к обследованию. Большей частью обвиняемые опровергали донос относительно времени поправок да и обновления оных, но духовенство упорствовало в своем, и этого рода дела всегда были темны. Мне кажется, ежели бы за всем тем, что было до учреждения епархии, не так строго следить, а наблюдать за ближайшим ходом обстоятельств, много бы устранилось и переписки, и хлопот, и утеснения. В невыполнении закона издавна более всего надлежало винить земскую полицию, дававшую потачку и, конечно, не без интереса своего, нежели оседлых обывателей.

Едва я успел вернуться в Витебск и дал от себя назначение о прибытии моем на другую половину губернии, в Сураж, Велиж, Невель и Городок, я получил эстафету из Полоцка, что там произошел пожар, истребивший более 200 домов, лучшую часть города. Это известие я получил на другой день начала пожара, в 10 часов утра; в 6 часов вечера я был уже в Полоцке. Пламя погубило уже строения, но на пепелищах во многих местах еще вспыхивало, и в мою бытность сгорел еще один дом. Я обошел лично все пространство, обнимавшее несчастный случай; там, где счел нужным, приказал поставить особые караулы от обывателей и полиции. При таком огромном несчастии, конечно, никакая сила, никакие распоряжения не могли совершенно отвратить оного, а потому ни шуметь, ни взыскивать с кого-либо за действия мне не приходилось.

С 10 часов вечера до трех утра я занимался размышлением и распоряжениями, какими средствами искать можно было пособить погоревшим. Прежде всего предположил я открыть на месте и по губернии подписку на сбор денег и припасов для прокормления беднейших. Подписав от себя 400 рублей ассигнациями, утром пригласил я на пожертвование через полицмейстера генерала Хвощинкого, подписавшегося на 100 рублей, и архиерея, давшего 50 рублей ассигнациями; к этому началу до обеда от обывателей присоединилось еще до 1200 рублей. Предвидя это, я предположил составить особый комитет для направления и раздачи пособий; ближе всех из подчиненных мне лиц, конечно, был военно-уездный начальник Агатонов, и я нисколько не сомневался в его честности; но как в числе пострадавших могли быть лица, принадлежавшие и кадетскому корпусу, и духовенству, я расчел приличнейшим просить Павла Кесаревича Хвощинского принять учреждаемый мной комитет под его собственное наблюдение и направление, на что он немедленно согласился. Под ним распорядителем упросил я быть состоявшего теперь в ведении его, а никогда бывшего мне по службе товарищем и постоянно моего друга полковника Доликова, которого я вполне знал как самого бескорыстнейшего и благороднейшей души человека, могущего понять и оценить мои мысли.

Упросив, таким образом, два совершенно сторонние от меня по службе лица к главному участию в комитете, я не счел приличным приглашать Агатонова, опасаясь, чтобы это не было сочтено за недоверчивость мою к ним, а потому, собственно, миновал его; но полицеймейстера Садонова должен был включить как лицо, долженствовавшее доставлять комитету необходимые и ближайшие о всех сведения.

Кроме этих лиц в комитет я назначил городского голову и одного гласного от христианского общества и трех кагаловых[550]– от еврейского. Для удовлетворения потерпевших я поручил комитету прежде всего озаботиться, чтобы бедные все были размещены на один месяц в виде постоя, без платы, по домам, уцелевшим от пожара. Затем, чтобы раздача пособия производилась не деньгами, но закупаемыми припасами, мукой, крупой и печеным хлебом, покупаемыми непременно у евреев, по той причине, что ни один христианин не будет пренебрегать таковыми припасами, напротив же, евреи имеют предубеждение к отвращению того, что изготовляется христианами.