Крылья - Мария Валентиновна Герус

ловко сидит без седла и стремян, правит коленями, второй, видно раненый, заботливо окутанный дорогим плащом с меховой подкладкой, бессильно свисает с конской спины.

Липка пригляделся, и его рот приоткрылся сам собой, краюшка скатилась прямо в грязь. Растрепанные русые кудри, рукав голубой, шитой белым шелком рубахи, сапоги светлой кожи с золочеными шпорами. Княжич Хенрик, коего ждали со дня на день с важными вестями из Поречья.

Во дворе нарастала тихая паника. До того растерялись, что даже ворота закрыть позабыли. Из дома набежала челядь, приняли княжича на руки, на растянутом плаще понесли в дом. Кто-то из глазевших на происшествие прачек заголосил было, но тут всадник спешился, заговорил спокойно, вразумляюще. Княжич не ранен, только побили его. Да еще с коня упал, руку вывихнул, головой ударился сильно. Сейчас он спит, и будить его не надо, к вечеру проснется, отлежится, дня через три будет как новенький.

Странный парень. Одежа мужицкая: рубаха белая да штаны с широким поясом, но хорошая, вроде праздничная. Ноги босые, и видно, что привык так. Стоит на холодном камне и не морщится. Зато спина прямая, разговор господский, волосы связаны в длиннющий белый хвост – это и вовсе не по-деревенски. Мужики таких волосьев не отращивают. Зевнул во весь рот и тут же извинился. Мол, простите, всю ночь не спал, ехал потихоньку, спешил доставить господина Хенрика к его отцу.

Тут, легок на помине, на дворе показался сам князь. Оглядел гостя, хмуро спросил:

– Кто ты?

– С вашего позволения, Ивар Лунь Ар-Морран, крайн из белых крайнов Пригорья.

Во дворе зашумели, шарахнулись в стороны. Всем была памятна страшная смерть Лютина.

Но Липка лишь подивился. Надо же, крайн. Повезло увидеть. Это, говорят, к счастью. Господин Вепрь, однако, никакого счастья не испытывал. С таким лицом он обычно отдавал приказ о казни. В крайнем случае виновника княжьего гнева долго и со вкусом пороли на конюшне.

– Что делают крайны на моей земле?

Парень улыбнулся. Поглядел весело:

– На земле мы ничего не делали. Мы… это… летали. Погоды нынче стоят хорошие. Летать – одно удовольствие. И вот летим мы вчера над Тихвицей и видим – на вашей стороне дым. Замостье горит. Мы было подумали, что это вы по своей княжеской милости изволите вразумлять мужиков, подлетели поближе, глядим – чужие. А среди них княжич Хенрик. Связанный. Выкуп, что ли, они за него взять хотели. А может, и убили бы, кто их разберет. Ну, тут мы, конечно, не стерпели. Ступили на вашу землю, простите великодушно. Княжича выручили, разбойничков пугнули, вот, грамотку у них отобрали. Должно быть, важное что-то.

В собственные руки князя был торжественно передан серебряный футляр с двумя алыми печатями. Князь футляр принял, осмотрел внимательно. Печати были целы. Да и зачем крайнам договор с самозванцем насчет Северного Поречья? Сроду они такими делами не интересовались. А договор важнейший.

Князь Филипп смерил взглядом улыбающегося мальчишку. Ишь, насмехается. Красивый сынок получился у беспутного Рарки. И такой же наглец. Весь в отца.

– Господин старший крайн шлет вам свой привет и наилучшие пожелания, – куртуазно поклонился красивый наглец.

– Благодарю, – склонил голову в ответ принявший решение князь. Мальчишка опасен сам по себе. Кроме того, малейший намек на угрозу – упорхнет, а потом воспоследует месть господина старшего крайна, который, как уже всем известно, действует решительно и излишней кротостью не страдает. – Может быть, войдем в дом? – особенно не надеясь, предложил он. – Хороший отдых, плотный завтрак. Мы здесь, в Сенеже, весьма гостеприимны.

Варка, имевший на этот счет четкие указания, отказался до того дипломатично, что даже скулы заломило. Указания гласили: под крышу не входить, воды и пищи не принимать, в долгие беседы не вступать, покинуть крепь как можно быстрее. «Ты кашу заварил – тебе и расхлебывать, – высказался господин Лунь. – Нам надо как-то оправдаться. Все-таки мы влезли на земли князя. А свидетель, между прочим, сам княжич, так что неприятностей не избежать. К тому же благородному княжичу требуется врачебный уход. Не зря же я тебя всю зиму учил. Да, и не забудь сказать пресветлому князю, что по его лесам носятся сотни две одичавших разбойников. Пусть немного отвлечется от Поречья и наведет порядок у себя дома».

Про разбойников Варка напомнил, после чего вежливейшим образом откланялся, дождался, пока господин Вепрь воротится в дом, коня передал местным конюхам и направился к воротам, всем своим видом показывая, что взлетит, как только окажется подальше от людских глаз. И тут что-то заставило его обернуться.

* * *

Грязь, навоз, солома, втоптанная в глину конскими копытами, и посреди этого на жалкой рогожке некое существо. Бесформенное, перекошенное тело, шеи нет, одно плечо выше другого, левая нога вытянута, правая неловко подвернута под себя. Чужую боль Варка чувствовал теперь и на расстоянии. Этому было больно. Очень больно.

Липка глядел вслед уходящему к солнцу крайну. Он не завидовал. Не стоит завидовать птицам и облакам. Повидал живого крайна, и хорошо. Что еще надо для счастья. Но вдруг живой крайн решительно отвернулся от солнца и двинулся к конюшням. Нет, не к конюшням. К нему, Липке. Наклонился, покачал головой, присел рядом. Совсем близко оказались глаза чистой небесной синевы. Солнце стояло за его спиной, чертило за плечами прозрачные золотые крылья.

Жуть. Сроду не видел такой жути. Сбившиеся в колтуны волосы, вывороченные губы, вспухшие красные веки. Да что веки. Все лицо в багровых язвочках, левая рука вроде здоровая, зато на правой те же язвочки слились, собрались в одну, огромную, воспаленную, со страшными завернувшимися краями. Казалось, вся руки гниет от кисти до локтя.

Варка потянулся к сумке, но сумки с ним не было. Торопливо обшарил карманы. Пусто. Ничего полезного в праздничных, впервые надетых штанах заваляться не могло. Стало быть, по-человечески лечить не удастся. Осторожно, стараясь не морщиться от сладковатой трупной вони, которая почти заглушала запах никогда не мытого тела, он взял в ладони больную руку.

Горячая. Очень горячая. А парень-то помирает. Ну что ж, как выражается господин Лунь, главное – концентрация. А еще любовь и терпение. Жутковатое существо глядело на него, приоткрыв губастый слюнявый рот.

Терпение и любовь. Только когда захватило дыхание и солнце померкло в усталых глазах, он понял – чтобы заполнить эту бездну боли и бед, его любви оказалось мало.

* * *

– He улетит он отсюда?

– Отсюда? Сквозь стену, что ли? Конечно, крайны многое могут. Но про такое я не слыхала.

– Все-таки хорошо бы крылышки ему пообрезать.

Варка так испугался, что без усилий стряхнул с себя остатки беспамятства и только