Женская война - Александр Дюма

Ковиньяк с легким сердцем распечатал и прочел письмо, запечатанное простым воском; оно произвело на него странное и горестное впечатление.

Вот что писала Нанон:

«Ваше высочество!

За смерть несчастного Ришона Вам нужна искупительная жертва, но не берите невинного, возьмите настоящую преступницу. Не хочу, чтобы господин де Каноль умер; убить его — значило бы мстить за убийство тоже убийством. Когда Вы будете читать это письмо, мне останется ехать до Бордо не более льё. Я еду со всем своим достоянием. Вы выдадите меня черни, которая ненавидит меня и уже два раза хотела меня задушить, а себе оставите мое богатство, которое доходит до двух миллионов. О Ваше высочество, на коленях молю оказать мне эту милость! Я отчасти причина нынешней войны: если я умру, провинция успокоится и Вы восторжествуете. Ваше высочество, прикажите отсрочить казнь на четверть часа. Вы освободите Каноля только тогда, когда я буду в Ваших руках; но тогда Вы отпустите его непременно, не так ли?

А я вечно буду Вашей почтительной и благодарной

Нанон де Лартиг».

Прочитав письмо, Ковиньяк изумился, почувствовав, что на сердце у него тяжело, а на глазах — слезы.

С минуту он просидел безмолвно и неподвижно, как бы не веря тому, что прочитал. Потом вдруг воскликнул:

— Стало быть, правда, что на свете есть люди сердца, великодушные из одного удовольствия быть великодушными! Что ж, черт возьми! Они увидят, что и я могу быть благородным, когда нужно!

Между тем он подъехал уже к городским воротам и отдал письмо Барраба со следующим коротким наставлением:

— Что бы тебе ни говорили, отвечай только: «От короля!», а письмо отдай непременно самой принцессе.

Барраба отправился ко дворцу, занимаемому принцессой, а Ковиньяк — к замку Тромпет.

Барраба не встретил препятствий; улицы были пусты, город казался мертвым, все жители бросились на эспланаду. У ворот дворца часовые хотели остановить его, но, как приказал ему Ковиньяк, он взмахнул письмом и громко закричал:

— От короля!.. От короля!

Часовые приняли его за придворного курьера и подняли свои алебарды.

Во дворец Барраба въехал так же, как в город.

Уже не в первый раз, как известно, достойный лейтенант метра Ковиньяка имел честь являться к принцессе Конде. Он спрыгнул с лошади и, зная дорогу, поспешно взбежал по лестнице, пробился сквозь испуганных лакеев до внутренних апартаментов; тут он остановился, потому что увидел принцессу и перед нею другую даму на коленях.

— О ваше высочество! Сжальтесь, во имя Неба! — говорила она.

— Клер, — отвечала принцесса, — оставь меня, будь рассудительна, вспомни, что мы отказались быть женщинами, как отказались от женского платья: мы помощники принца и должны покоряться только политическому расчету.

— Ах, ваше высочество! — вскричала Клер. — Для меня нет уже политических партий, нет политических расчетов, нет никаких мнений; у меня только он один в целом мире, и этот мир он должен покинуть. Когда это случится, мне останется только смерть!..

— Клер, дитя мое, я уж сказала тебе, что невозможно исполнить твою просьбу, — отвечала принцесса. — Они убили у нас Ришона, если мы не отплатим им тем же — мы обесчещены.

— О ваше высочество! Какое бесчестье в помиловании? Какое бесчестье в том, чтобы пользоваться привилегией, предоставленной владыке небесному и владыкам земным? Одно слово, ваше высочество! Он ждет, несчастный!

— Но ты с ума сошла, Клер. Я говорю тебе, что это невозможно.

— Но я сказала ему, что он спасен; показала ему акт о помиловании, подписанный вашей рукой; уверила его, что вернусь с подтверждением этой милости.

— Я помиловала с условием, что другой заплатит за него; почему упустили того?

— Каноль не виноват в этом бегстве, клянусь вам. Притом же тот еще не спасся, может быть, его найдут.

«Как бы не так!» — подумал Барраба, вошедший именно в эту минуту.

— Ваше высочество, его уведут… Ваше высочество, время бежит… Им надоест ждать!

— Ты права, Клер, — сказала принцесса. — Я приказала все кончить к одиннадцати часам; вот бьет одиннадцать, стало быть, все кончено.

Виконтесса вскрикнула и приподнялась; вставая, она встретилась лицом к лицу с Барраба.

— Кто вы? Что вам нужно? — вскричала она. — Уж не пришли ли вы известить о его смерти?

— Нет, сударыня, — отвечал Барраба, принимая самый приветливый вид. — Напротив, я хочу спасти его.

— Как? — вскричала виконтесса. — Говорите скорее!

— Тем, что отдам это письмо госпоже принцессе.

Виконтесса де Канб протянула руку, выхватила у посланного письмо и, подавая его принцессе, сказала:

— Не знаю, что написано в этом письме, но, во имя Неба, извольте прочесть.

Принцесса распечатала письмо и прочла вслух, а виконтесса де Канб, все более бледнея, с жадностью ловила каждое слово.

— От Нанон! — вскричала принцесса, прочитав письмо. — Нанон здесь! Нанон предается в наши руки! Где Ленэ? Где герцог? Эй, кто-нибудь!

— Я готов исполнить всякое поручение вашего высочества, — сказал Барраба.

— Спешите на эспланаду, туда, где совершается казнь: скажите, чтоб они остановились! Но нет, вам не поверят!

Принцесса схватила перо, написала на письме: «Остановить казнь!» и отдала Барраба. Он бросился из комнаты.

— О, — прошептала виконтесса, — она любит его больше, чем я, и к несчастью для меня, ей будет он обязан жизнью.

Сраженная этой мыслью, она упала в кресло, — она, которая мужественно встречала все удары этого ужасного дня.

Между тем Барраба не терял ни секунды; он не сошел, а слетел с лестницы, вскочил на лошадь и во всю прыть поскакал на эспланаду.

Пока Барраба был во дворце, Ковиньяк поехал прямо в замок Тромпет. Тут под прикрытием ночи, надвинув широкую шляпу до самых глаз, что сделало его неузнаваемым, он расспросил сторожей, узнал о подробностях собственного своего побега и о той цене, которую Каноль заплатит за него. Затем инстинктивно, сам не зная, что делает, он поскакал на эспланаду, в бешенстве шпорил лошадь, гнал ее сквозь толпу, убивая и давя встречных.

Доскакав до эспланады, он увидел виселицу и закричал, но голос его был заглушен криками толпы, которую нарочно взбесил Каноль, чтобы она его растерзала.

В эту-то минуту Каноль заметил Ковиньяка, угадал его намерение и показал кивком головы, что рад видеть его.

Ковиньяк приподнялся на стременах, посмотрел кругом, не идет ли Барраба или посланный от принцессы с приказанием остановить казнь… Но увидел только Каноля, которого палач силился оторвать от лестницы и повесить.

Каноль рукою показал Ковиньяку на сердце.