Синий город на Садовой - Владислав Крапивин

— Вот уж этого совершенно не может быть! — заявила Зинуля.

— А женился я на Галочке Соколкиной, с которой Кудрявая подружилась в девятом классе. И ни разу в жизни об этом не пожалел… Жалею только что Галина Степановна не дожила до той поры, когда появилась на свет ее внучка. Которая в общем-то девица неплохая, хотя порой бывает вредновата…

— Не порой, а часто, — сумрачно вставил Вовка Лавочкин.

— Сам такой… Дед, а Кудрявая… она сейчас где?

— В голосе Зинули было понятное опасение.

— Она в Москве. Живет с детьми и внуками. А Владик… он уже там, где и Глебка. Что поделаешь…

* * *

Винька ни разу в жизни не сказал Владику, что Глебка приходит к нему. Есть тайны, с которыми не делятся и с лучшими друзьями. К тому же, Владик мог обидеться: почему Глебка появляется у Виньки, а у него, у брата — нет… А может быть, Глебка встречался и с братом, а тот об этом тоже молчал…

Во взрослые годы Глебка приходил не так часто, как раньше. Но и не редко. Обычно по ночам, когда Винцент Аркадьевич был один и ему хотелось поговорить. И они вспоминали детство. И профессор Греев делался в те минуты снова мальчишкой…

После восьмого класса — уже не ребятишки, но и совсем еще не взрослые, Винька, Кудрявая и Владик гуляли за городом по лужайкам и перелескам и вышли на железнодорожное полотно.

Между шпалами росли ромашки. По сторонам лежал болотистый луг. Через шпалы проскакала большая ленивая лягушка.

Линия была не совсем заброшенная, но поезда здесь ходили редко. Скорее всего, рельсовый путь вел к торфяным разработкам. Они были за горизонтом, оттуда иногда тянуло едким дымком.

Винька, Кудрявая и Владик пошли по линии. Ребята шагали по рельсам, а Кудрявая между ними, по шпалам. Она держала мальчишек за руки.

Сбоку от рельсового полотна торчал столбик с полустертыми цифрами. Винька пригляделся.

— Смотрите-ка! “Нос утри”! Как на нем! — И он вынул из кармана бочонок лото с числом 33. Винька всегда носил его в кармане. У них троих бочонок был вроде талисмана. Символ “тройственного союза”.

— Мальчишки, а давайте спрячем его где-нибудь здесь! — вдруг загорелась идеей Кудрявая. — А когда будем совсем старые, когда нам исполнится тридцать три, придем сюда и отыщем! А? И тогда хоть на минутку сделаемся такими, как сейчас!

— Давайте! — обрадовался Винька. — А то я устал такать его, все боюсь, что потеряю.

— Мне тридцать три исполнится раньше, чем некоторым недозрелым, — ворчливо напомнил Владик.

— Вот тогда и придем! — заявила Кудрявая.

Спрятать бочонок решили в щели фундамента каменной будки. Будка была то ли трансформаторная, то ли водопроводная, ее давно забросили. Она темнела в десяти шагах от рельсов “по пояс” в кустах цветущего осота.

Отыскали среди гранитных блоков подходящую расщелину. Завернули бочонок сначала в листок из Винькиного блокнота (он в нем записывал свои стихи), потом в платочек Кудрявой и наконец в сухой лопух. Затолкали в щель. Присыпали землей — потом здесь вырастет трава.

— А не разрушат эту развалюху через какие-то годы? — опасливо сказал Винька.

— Поживем — увидим, — отозвался Владик. До тридцати трех лет (даже до его, Владькиных) была еще вечность.

2

— Ее не разрушили? — спросил Вовка.

— Не знаю…

— Разве вы не достали бочонок? — почему-то обиделась Зинуля.

— Не пришлось.. Когда нам шел четвертый десяток, Кудрявая и Владик жили уже в Москве. А я один не хотел идти к старой будке. Гулял в тех местах иногда, видел рельсы (они совсем поржавели), но до будки не дошел ни разу.

— А почему? — шепнула Зинуля.

— Почему, почему… По кочану.

— А теперь? — осторожно сказал Вовка.

— Что теперь?

— Наверно, уже можно сходить? И посмотреть, там ли бочонок.

— А оно вам зачем-то надо? — усмехнулся Винцент Аркадьевич.

Зинуля и Вовка ответили разом:

— Конечно!

Заброшенная железная дорога лежала на другом конце города. Вернее, за городом. И сейчас, через полсотни лет, место это было пустынным, незастроенным. Слева, в километре, темнели корпуса старой, неработающей ткацкой фабрики, справа за лугом синело водохранилище Литейного завода.

Полотно дороги сохранилось. Рельсы местами были сняты, но полусгнившие шпалы лежали на месте. Правда, они не похожи были на зловещие тени — того же цвета, что и земля. Прямо на них кое-где росли одуванчики.

Винцент Аркадьевич, Зинуля и Вовка пришли сюда до полудня. Сначала добирались на трамвае, потом на автобусе и затем еще шагали пешком. День был не самый лучший для прогулки — пасмурный, с дыханием близкого дождика. Иногда проглядывало и солнце, но все равно в воздухе висела зябкость. Ни у кого, однако, не было мысли отложить этот поход.

Пошли по шпалам. Винцент Аркадьевич посередине, Зинуля справа, Вовка слева. Молчаливые. Было тихо. Звенели комары (“враги человечества”!) И несмотря на пасмурность летали над заросшими шпалами белые бабочки.

— Скоро? — вполголоса спросила Зинуля.

— Не знаю. Смотрю… Надо вспомнить… Столбик-то с двумя тройками, конечно, не сохранился…

— А может, вон там? — спросил Вовка. То, на что он показывал, не было похоже на будку. Но… Винцент Аркадьевич пригляделся и понял — она. Только верх был разобран и зарос чертополохом.

Пробрались через густой белоцвет.

— Она, она… — шепотом сказал Винцент Аркадьевич. И повторил: — Надо вспомнить…

Вспомнил он неожиданно быстро: присел, повыдергал из расщелины среди камней траву. Большим складным ножом выскреб землю.

Достал то, что искал.

— Ура… — шепотом сказал Вовка.

Платочек с кружевной каемкой истлел. Бумага тоже. Бочонок потемнел. И все таки в одном месте на его боку сохранился желтый лаковый блеск.

— Вот он, голубчик… “Нос утри”…

— Можно посмотреть? — Зинуля нетерпеливо тянула пальцы.

— Посмотри, посмотри…

Они с Вовкой ухватили бочонок вдвоем. Подышали над ним, сдвинувшись головами.

— Может, и правда волшебный? — шепнула Зинуля.

— Может быть… — сказал Винцент Аркадьевич. — Вы с ним осторожнее.

— Дед, ты его подаришь… нам? А?

— Подарю. Раз уж так случилось…

И подумал: “А кто же у вас будет третий?” Но не спросил. Вдруг вспомнил “человека-невидимку” из их недавнего представления. Кто же все-таки это был?.. Не надо спрашивать. Когда-нибудь откроется и этот секрет.

Но Зинуля не думала о третьем.

— Смотри, Вова. Одна сторона твоя, другая моя. Три и три, три и три…