Совы охотятся ночью - Энтони Горовиц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты в порядке? — спросил он.
Я была потрясена. Меня шатало. Я слышала, как Лиза дозвонилась до службы спасения.
— Просто уведи меня отсюда, — прошептала я.
Мы вместе вышли из комнаты. Никто из нас даже не обернулся.
На Крит нам разрешили вернуться только через несколько дней. Хотя я не имела никакого отношения к смерти Фрэнка Пэрриса или к исчезновению Сесили Трехерн, мне пришлось дать подробные показания, в основном повторяющие то, что я сказала в комнате отдыха отеля «Бранлоу-Холл». Меня не покидало чувство, будто я лично ответственна за то, что произошло со старшим инспектором Локком. Ему повезло остаться в живых. Острие булавки пробило сонную артерию, что объясняет столь обильное кровотечение, и если бы не быстрый приезд неотложки, его бы не спасли. Полицейские, которые меня допрашивали, держались, мягко выражаясь, недружелюбно.
Оставаться больше в «Бранлоу-Холле» я не могла. Признаться честно, у меня не было ни малейшего желания никого из них видеть: ни Трехернов, ни Элоизу, ни Дерека, ни даже пса по кличке Медведь. К Кэти тоже переезжать не хотелось. В итоге мы с Андреасом сняли номер в гостинице «Корона» во Фрамлингеме, где я останавливалась, когда приезжала на похороны Алана. Мне там понравилось, да и от Вудбриджа близко.
О дальнейшем развитии событий мы знали очень мало. Мы намеренно не читали газет, а в полиции нам ничего не сообщали. Но на третий день нашего вынужденного пребывания здесь я обнаружила на накрытом к завтраку столе конверт. Откуда он пришел, я поняла прежде, чем распечатала конверт с оттиснутым на нем силуэтом совы.
Внутри лежали два письма. Первое было от Лоуренса Трехерна. Я рада была увидеть наконец чек на сумму, которую он мне задолжал.
Уважаемая Сьюзен!
Признаться, мне очень не по себе, когда я пишу Вам это письмо, но первым делом прикладываю чек, как было оговорено, и прошу прощения за долгую задержку. Надеюсь, Вы не обидитесь, если я скажу, что Вы нанесли нашим жизням больший урон, чем даже Алан Конвей, но в то же время я склоняюсь к мысли, что обязан поблагодарить Вас. Мы сами поручили Вам эту работу, и Вы выполнили ее очень успешно, хотя едва ли кто из нас представлял, насколько сокрушительными могут оказаться последствия.
Хочу довести до Вашего сведения краткий отчет о прочих событиях, наверняка представляющих для Вас интерес.
Прежде всего, Эйден Макнейл мертв. После жуткого происшествия в отеле он уехал на станцию Мэннингтри, где бросился под поезд. Я удивлен, что полиция не смогла его остановить, но боюсь, суперинтендант Локк пришел в отель на свой страх и риск — грубая ошибка, — а события развивались слишком стремительно. Ну что ж, как говорится, собаке — собачья смерть: Эйден получил по заслугам. Мы с Полин горько сожалеем, что наша бедная дорогая девочка повстречала этого ужасного человека. Сесили была слишком добросердечной и доверчивой. Вы совершенно правы.
Прежде чем покончить с собой, Эйден написал адресованное мне письмо, и я, с разрешения полиции, сделал копию для Вас и прилагаю ее, чтобы показать, что это был за человек и с чем Вам довелось столкнуться. В письме содержатся также ответы на некоторые вопросы, которые, как я думаю, Вам будет интересно узнать, хотя в ряде аспектов сказанное нашим зятем и представляет собой вопиющую ложь. Хладнокровие, с которым он планировал убийство Сесили, сложно себе представить. Должен предупредить, что это весьма тягостное чтение.
Есть еще один момент, который мне хотелось бы Вам сообщить. Мы с Полин чувствуем вину за то, как обошлись со Штефаном Кодреску, хотя в то время, естественно, не знали всей правды. Нам известно, что полиция уже начала процедуры, которые позволят ему выйти из тюрьмы и вернуться к нормальной жизни. Это вопрос нескольких недель. Я написал Штефану и предложил любую поддержку, которая может ему понадобиться. Мы будем рады его возвращению в «Бранлоу-Холл», и, безусловно, мы с Полин признаем его в качестве настоящего отца нашей единственной внучки и вообще сделаем все, чтобы загладить грехи прошлого.
Надеюсь, Вы с Андреасом сможете вскоре вернуться на Крит, и еще раз хочу поблагодарить Вас за труды.
Искренне Ваш,
Таким было первое письмо. Второе было написано на трех листах, вырванных из простой ученической тетрадки, которую Эйден купил, видимо, по пути в Мэннингтри. Почерк у него оказался на удивление детским, с крупными петельками и скорее с кружочками, чем точками над «i». Прочитала я это послание не сразу, а значительно позже, когда мы с Андреасом были одни в номере, вооружившись большими стаканами виски. Спиртное очень нам пригодилось.
Дорогой Лоуренс!
До чего же странно я себя чувствую, когда пишу Вам и знаю, что минут через двадцать уже буду мертв. Готов поспорить, что известие об этом Вас не огорчит. Но для таких, как я, тюрьма точно не вариант. Среди тамошних извращенцев я и пяти минут не протяну, так что лучше уж подождать следующего лондонского поезда. Того, который не останавливается.
Зачем я это пишу? Толком сам не знаю. Если честно, ни Вы, ни Полин никогда мне особо не нравились. Вы двое всегда держались так покровительственно, словно мне полагалось постоянно питать к вам благодарность, тогда как я буквально жилы рвал, работая на вас в отеле. Но я ощущаю в данный момент близость к вам обоим, потому что убил вашу дочь. Вы согласитесь, я уверен, что такие вещи сближают людей.
Это не признание. Вы и так все уже слышали. Но есть пара деталей, которые мне хотелось бы Вам сообщить. Снять камень с души, если угодно. Все время, пока я находился с Вами в отеле, в коттедже или в отпуске во Франции, я притворялся. Но теперь я хочу, чтобы Вы узнали меня настоящего.
Я всегда сознавал, что отличаюсь от других. Не стану рассказывать Вам о своей жизни. Времени мало, да и кому есть до нее дело? Но Вы даже не представляете, что значит расти в Хэгхилле, одном из самых дерьмовых районов Глазго, жить в дерьмовом доме, ходить в дерьмовую школу, при этом знать, что ты особенный, но так никогда и не сможешь жить, как того заслуживаешь.
Мне хотелось разбогатеть. Стать значимым. Вот смотришь по телевизору на футболистов и знаменитостей и думаешь: ну почему им дано столь многое? Они обладатели какого-то ничтожного таланта, а весь мир расстилается у их ног. Да, у меня тоже был талант. Я умел расположить к себе людей. Быть очаровательным. Но в местечке вроде Хэгхилла от этих способностей нет никакого проку, поэтому при первой же возможности, в семнадцать лет, я уехал из дома и перебрался в Лондон. Я думал, что там смогу стать великим.
Разумеется, этого не произошло. В Лондоне всё против тебя. Мойщик машин зарабатывает три фунта в час. Официант — пять. Приходится снимать комнату на двоих с типом, который ворует твои носки, прежде чем они успеют высохнуть, да еще платить за этот жалкий угол несуразные деньги. А вокруг тебя вращаются такие богатства, что и представить трудно. Полки в магазинах ломятся от элитных товаров. Повсюду шикарные рестораны и пентхаусы. Я так сильно всего этого хотел, и был только один способ это заполучить.
