Печать на сердце твоем - Андрей Валентинов

— Значит, ты нашел свое поле, воевода? Голос Горяйны звучал холодно и сухо. Згур подумал, кивнул:

— Да, кнесна…

— И ты поставил моих лучевцев под удар, как хотел — толпой? В двадцать рядов?

— Только в десять. К сожалению… Губы женщины дернулись, но кнесна все же сдержалась и проговорила тихо, еле слышно:

— Тогда я умру вместе с ними…

Сзади послышался тяжелый вздох. Можно было только догадываться, что чувствует сейчас венет.

Згур даже растерялся. Вновь Горяйна упрекала его — наемника, не жалеющего чужую кровь.

— Иначе нельзя, кнесна! — быстро заговорил он. — Мы заперли Лайва на холме…

— Не надо! — Горяйна медленно покачала головой. — Ты — воевода. Твое дело — посылать моих людей на смерть, а мое — быть с ними! Прощай!

— Погоди! — заторопился Згур. — Ты должна надеть другой плащ! И шлем…

Женщина бледно улыбнулась:

— Чтобы спрятаться за чужие спины? Нет, Згур Иворович, меня должны видеть все — и друзья, и враги. Да будут милостивы к нам боги — мои и твои…

Кнесна отвернулась, подошла к нетерпеливо бившей ногой кобыле, погладила ее по крутой шее, вскочила в седло…

— Ярчук! — Згур быстро оглянулся. — За ней! Быстро! Головой отвечаешь!..

— Нет…

— Что?!

Ярчук мотнул косматой головой, в глазах мелькнула боль.

— Нет, боярин молодой. Моя справа — тут оставаться… Згур поглядел вниз, на склон. Там уже строились воины в цветных плащах и с красными перьями на сверкающих полированной сталью румских шлемах. Переодетые горожане готовились встретить врага. Ярко-голубой Стяг Горяйны вился в первом ряду. Мелькнул знакомый синий плащ — кнесна была уже там, среди своих лучевцев.

— Спятил! — Згур вновь повернулся к мрачному, насупленному венету. — Из тех, кто там, не вернется и треть! Ее убьют!..

— Молчи, боярин… Венет ссутулился, могучие руки бессильно повисли.

— Али не вижу? Приманку ты из нас сделал, чтобы Лайва на холм зазвать. Да только без тебя вся кровь понапрасну прольется. Там все начнется, да не там кончится. Ты здесь, значит, и мне здесь быть, разом с лесовиками моими. Не уберегу тебя — с кого боги спрошать будут? А случись чего, ты ведь сам меня вторым воеводой назначил…

Згур на миг закрыл глаза, глубоко вздохнул. Все верно. Городские сотни внизу — приманка. Как и все его войско. Лайв перестарался, выбирая холм с обрывистыми склонами. Теперь у скандов остался единственный путь — вниз, в долину, где их уже ждут. Единственный путь — и единственный выход: ударить всеми силами, чтобы взять вражеское войско в стальное кольцо. А если не выйдет — рассечь пополам и по частям — вырезать. Потому и нужны верные сотни на флангах и латники Асмута в долине. Поэтому и должен он, набольший воевода, оставаться на вершине, куда будет направлен главный удар. Ярчук — второй воевода, ему тоже место тут. Да и недолго им стоять в покое. Внизу битва начнется, да не внизу кончится. Меч с Единорогом не заскучает в ножнах…

Долг кнесны — разделить судьбу с лучевским войском. Его долг — победить. Згур вновь вздохнул, помотал головой, отгоняя черные мысли, и подозвал Крюка. Игра началась, фигурки движутся. Живые маленькие фигурки…

Сканды не торопились. Крики на холме стихли, толпа начала медленно, неспешно строиться, превращаясь в три ровных четырехугольника. Еще один отряд — поменьше — окружил каменную хоромину посреди села. В этих неторопливых приготовлениях чувствовались сила и многолетний опыт. Если Лайв и растерялся, то очень ненадолго.

Згур присел прямо в высокую душистую траву, всматриваясь в суету на холме и пытаясь понять, что задумал конуг. У хоромины осталось немного — сотни две. Значит, в каждом отряде по четыре сотни с лишком. Много — но все же не полторы тысячи. Кулак распадался на «пальцы»…

— Спеть бы надо, — неуверенно прозвучало над ухом. Ярчук присел рядом, почесал бороду:

— Оно перед боем всегда поют…

Згур чуть не рассмеялся от неожиданности. Да, поют. Так и в сказках сказывается, и в старинах повествуется. Правда, в Ночь Солнцеворота не пели. Сначала спешили, увязая в глубоком, по колено, снегу, чтобы успеть построиться посреди поля, а потом стало и вовсе не до песен.

— Так спой!

Венет неуверенно прокашлялся, вздохнул, махнул широкой лапищей:

— Ну тебя, боярин! На тебя глянешь, всяка песня в горле застрянет!

— Лучше бы «верши» застревали! — не утерпел Згур. В ответ послышалось обиженное сопение. Згур улыбнулся и вновь поглядел на холм. Сканды были уже за частоколом. Черные четырехугольники двигались неторопливо, мерно.Все верно, в бой не бегут…

— Верши… — Ярчук тоже поглядел на готового к бою врага, покачал головой. — Горазд ты, боярин, над простой людью смеяться!

Они говорили о ерунде, словно забыв о том, что им предстоит. Згур мельком подумал, что так, наверно, и надо. Все уже сделано, ничего не изменишь. Разве что договорить. Ведь есть о чем…

— Ярчук! Асмут говорил о кнесне. Так я хочу сказать…

— Не надь, боярин! — Тяжелая ладонь на миг коснулась плеча. — Все вижу! Да тока прав он, проклятый! Не она тебе нужна, а Венец Сурский. А за-ради такого…

Ярчук не верил ему — и это было обидно. Не верила и Горяйна. Может, потому и рвалась в безнадежный бой.

…Черные четырехугольники медленно спускались с холма. Тот, что был в центре, двигался прямо на голубой лучевский Стяг. Левый и правый постепенно поворачивали. Стало ясно, что задумал конуг. Склоны холма пологие, подняться легко…

— Окружить тщатся! — Ярчук тоже понял, кустистые брови сдвинулись к переносице. — Ох, много их, боярин!

— Много…

Скандов было много, но все же кулак разжался. На девять городских сотен, густо прикрывавших подножие холма, двигалось не более полутысячи. И это немало против необвыкших к бою посадских, но все же защитников вдвое больше, а значит, есть надежда. К тому же Лайв уверен, что его встретят «катакиты» — недаром первые ряды в красных перьях красуются. Значит, главный удар не здесь. Пока еще — не здесь…

— Оно, конечно, в душу лезть — распоследнее дело, — Ярчук неуверенно почесал длинные растрепанные волосы. — Сам таков. Сунется кто — кувырком полетит, кубыть русак от лисовина. Да тока ты, боярин молодой, как есть странный. Одного хочешь — другое делаешь. Домой хотел — а где оказался? Службой своей гордился — наемником стал…

Згур не выдержал — повернулся:

— Договаривай!

— Ту, что в Валине по тебе убивалась, забыть не можешь, а с рыжей любишься. Вот и гляжу — не околдовали ли? Ровно кто другой за тебя решает.

Наверно, следовало обидеться, но Згур лишь удивился. Острый глаз у венета! Но ведь колдовство тут ни при чем! Просто так вышло. Правда, Ластивка тоже говорила…