Предначертание - Вадим Давыдов

— Яков Кириллыч, да побойтесь Бога. Я ведь головой рисковал, его сюда вызывая. Это с одной стороны… А с другой…

— Рефлексии оставьте пока, — вкрадчиво произнёс Гурьев. — Так уж прямо и головой. Давно?

— Третьего дня.

— Я даже понимаю, почему вы молчали, — кивнул Гурьев. — Хотя извинить вас за это, Бог свидетель, не готов. Это вот и называется – эксцесс исполнителя.

— Виноват, — буркнул Осоргин.

— Да нет. Пожалуй, это я виноват. Виноват, что дал повод подумать, будто наше дело может потерпеть. Не может. Что бы ни происходило в моей личной жизни. Понимаете, Вадим Викентьевич?

— Так точно.

— Ну и превосходно. Немедленно к нему. Кстати. Сколько же ему лет?

— Много, — Осоргин вздохнул.

— Это я понимаю, — кивнул Гурьев. — А всё-таки?

— Шестьдесят три. Яков Кириллович, вы же сами сказали – он гений…

— Я думаю, это замечательно, Вадим Викентьевич.

— Что?! — растерялся Осоргин.

— Что вы не обладаете даром читать мои мысли, — Гурьев чуть качнул головой и провёл рукой по волосам. — И вы даже не представляете себе, какое это счастье. Для нас обоих. Всё. Едем.

Гурьеву показалось, что Осоргин еле удержал себя от жеста отдания воинской чести. А вот это мне нравится, подумал он. Хотя я пока и не заслужил, — всё равно, мне это нравится. Он, взявшись уже за ручку двери, неожиданно – как всегда – переменил тему:

— Есть у меня вопрос к вам, быть может, и не совсем по адресу.

— Слушаю, Яков Кириллович.

— Что вам известно о Багряниновых?

— Только фамилия, — покачал головой Осоргин. — А что?

— Это важно. Совсем ничего?

— Нет. Ничего вразумительного доложить не могу, не располагаю сведениями… Тут уж, скорее, Николай Саулович поболе моего способен сообщить.

— Вот и повод для визита, — кивнул Гурьев. — В таком случае, не станем откладывать в долгий ящик. А открытие кадетского корпуса перенесём, по такому случаю, на понедельник.

Заодно проверим осведомлённость и искренность кандидата, подумал он. Пропадать – так в сопровождении оркестра.

Осоргин сел за руль. По мере приближения к временному пристанищу генерала Матюшина – героя русско-японской кампании и, по сути дела, создателя Разведупра Генерального штаба, автора первых оригинальных на русском языке созданных трудов по теории разведывательной и контрразведывательной службы, — Гурьев начал ощущать нечто, похожее на волнение. И неудовольствие – поскольку Осоргин не придумал ничего лучше, чем поселить легендарного генерала в одном из самых невзрачных – если не сказать больше – уголков Ист-Энда. Где сверкающий лимузин смотрелся весьма дико, и Гурьев выругал себя за беспечность: следовало бы приехать на такси, чтобы не привлекать излишнего внимания. Ну, да что теперь кулаками махать.

Они поднялись по скрипучей, норовящей прогнуться под их шагами лестнице. Гурьев, впрочем, вышагивал, как обычно, легко и невесомо, и скрип раздавался исключительно из-под подошв моряка. Осоргин в который раз поразился странному умению Гурьева двигаться так бесшумно, словно скользить по воздуху.

Осоргин осторожно постучал в дверь. Матюшин открыл, и после короткого представления пропустил прибывших внутрь. Комната, занимаемая генералом, была небогата мебелью и удобствами. Судя по всему, единственным, что привёз Матюшин с собой из Белграда, были книги. Сам генерал был в мундире старого образца, правда, без погон и лампасов. Это радует, подумал Гурьев. Это радует.

На столе возникла нехитрая эмигрантская закуска, и все трое выпили по рюмке за знакомство. Тема рекрутирования пока что деликатно не поднималась, и Гурьев повторил свой вопрос о Багряниновых. Матюшин кивнул:

— Конечно, известно. Светлейший князь Михаил Дмитриевич Багрянинов. Как же, как же!

— Светлейший? — удивился Гурьев.

— Официальное титулование князей Багряниновых. Высочайше утверждено ещё при Михаиле Фёдоровиче, подтверждено при Петре Великом. Багряниновы никогда в придворных интригах замечены не были, всегда служили Престолу, ежели того требовали обстоятельства и нужды Отечества, однако в первые ряды никогда не протискивались, и потому тоже, вероятно, никаких потрясений, свойственных множеству прочих древних фамилий, не изведали. Вот только сыновей Михаилу Дмитриевичу Бог не дал. Одни дочки.

— Как интересно, — улыбнулся Гурьев. — Вы продолжайте, продолжайте, Николай Саулович. Я своё любопытство к данному предмету объясню, и скоро. Сколько дочек-то?

— Три. Софья, Елена и Наталья. Наталья, младшая…

— Секундочку, Николай Саулович. Меня интересует, в первую очередь, легенда.

— Это не легенда, — резко сказал Матюшин.

— Хорошо, — легко согласился Гурьев. — Пусть не легенда. Версия.

— Это и не версия, Яков Кириллович, — генерал на мгновение опустил веки. — Это совершеннейший, абсолютно непреложный исторический факт, хотя и мало известный широкой публике. Что и нисколько не удивительно… Багряниновы ведут свою родословную от одного из Порфирогенетов – сыновей Константина Порфирогенета, Георгия, отправившегося на Русь вместе с возвращавшейся из Византии Ольгой, матерью Святослава и бабкой Владимира. Собственно, фамилия об этом говорит сама за себя и совершенно недвусмысленно. Он женился на дочери Ольги, и…

— Разве у Ольги были дочери?

— Разумеется, были, — вздохнул Матюшин. — Отсутствие упоминания о дочерях в летописях – ещё ведь не доказательство отсутствия дочерей?

— Ну, хорошо, — Гурьев, как будто бы рассеянно, потрогал большим пальцем ямочку на подбородке. — Предположим. Я не пытаюсь умалить вашу осведомлённость, Николай Саулович. Вероятно, я просто недостаточно глубоко благоговею перед всеми этими династическими кульбитами. Что же, получается, Багряниновы – в каком-то смысле Рюриковичи?

— Не в каком-то смысле. Кровь Рюрика. Самая что ни на есть настоящая. Но не прямая линия, а… как бы запасная.

— Это радует, — Гурьев усмехнулся. — Как Фёдор Иоаннович, получается. Кошкины-Захарьины-Романовы. Ну да, ну да. Так что там про дочерей светлейшего Михаила Дмитриевича?

— Судьбы старших, Елены и Софьи, мне на сегодняшний день неизвестны. Они обе были замужем, Елена – за лейб-гвардии ротмистром Плещеевым, Софья – за моим коллегой подполковником Коровинским. Оба офицера геройски погибли в четырнадцатом, так что теперь я даже и не знаю… Надеюсь, обе они живы. Хотя бы – живы.

— А младшая?

— Наталья Михайловна тайно обвенчалась против воли родителей с английским дворянином, не помню фамилии. Если хотите, могу уточнить.

— Не нужно, — Гурьев медленно сложил кончики разведённых пальцев и посмотрел на Матюшина, потом на Осоргина. — Вот совершенно. Видите ли, милейший Николай Саулович. Выражаясь высоким штилем, судьбе было угодно свести меня в тесном знакомстве с детьми Натальи Михайловны – леди Рэйчел, в замужестве графиней Дэйнборо, и Эндрю. Такой круглый и маленький наш шарик, как выясняется.