Волчьи игры - Яна Горшкова

«Я подарю тебе такую же, но настоящую — белоснежную. Только выздоравливай», — написал он в записке. Илуфэр прочитала и радостно закивала. И впервые за последнюю неделю ее щечки порозовели. Все-таки, несмотря ни на что, это была самая счастливая зима в жизни графа Янамари.

В дороге их нагнал гонец из Дэйнла.

— Ваша светлость, по неотложному делу!

По его словам, горожане пребывали в крайнем недовольстве начавшимся рекрутским набором и повышением цен на муку.

«Проклятый Эск! Неймется ему!» — вскипел раздражением Рамман. Сколь угодно ловкий канатоходец выдохнется, расхаживая столько лет туда-сюда над пропастью, лавируя между лояльностью сюзерену-отцу и законным недовольством им же. Двадцать лет Янамари практически не ведает, что такое по-настоящему твердая Эскова властная десница. И соответственно, не ценит усилий графа, будто все так, как и должно быть.

Теперь вот решили, если пожаловала Джойана, которая полюбовница сразу двух князей, то и рекрутского набора не будет. Как же! Держите карман шире! Аластар спит и видит, как бы заставить Джону вернуться в Амалер.

— Может быть, перенесем встречу с Илуфэр? — спросил Рамман уже из седла.

Гонец догадался прихватить с собой запасную лошадь. Значит, дела в Дэйнле серьезные, требующие срочного вмешательства.

— Не волнуйся, милый, — мурлыкнула шуриа. — Я постараюсь не быть навязчивой.

В подарок будущей невестке она везла жемчужное ожерелье. Жемчуг входил в моду по всему континенту, отчего же будущей графине Янамари не блеснуть в обществе роскошным украшением?

Гладкие, идеальной формы горошинки в бархатном мешочке только и ждали своего звездного часа.

«Ей понравится подарок. И я тоже постараюсь приглянуться девушке из Фирсвита. Вряд ли она хоть раз видела шуриа своими глазами. У меня получится», — настраивалась Джона на скорую встречу.

Когда-то она сумела очаровать двор императора Атэлмара Седьмого, и с тех пор многое изменилось в лучшую сторону. Например, Джойана стала дипломатичнее и терпимее. И умнее.

Карета въехала в распахнутые ворота и покатила прямиком к парадному входу.

«А неплохо устроился этот доктор Сид».

Усадьба когда-то принадлежала семейству Райнов — почти чистокровных ролфи, с которым отец Джоны водил дружбу. Они разорились и продали дом задолго до смерти Элишвы. Так он и переходил из рук в руки, пока не очутился у беглеца из Синтафа.

«Мрачновато, но стильно», — так, кажется, говаривала мать, смешно копируя столичный акцент. Ничего с тех пор не изменилось. Летом, должно быть, дом выглядел веселее, со стенами, увитыми диким виноградом и хмелем. Зимой же черные стволы на фоне серого камня смотрелись жутковато.

— Чего вам тут надобно, милостивая государыня? — спросил слуга в перепачканном углем фартуке.

— Я — будущая родственница госпожи Омид, любезнейший. Приехала навестить девочку.

Истопник нахмурился.

— Карантин у нее.

И дернул подбородком куда-то в сторону. Джона проследила направление. И — точно. Под одним из окон красовалась снеговая лошадка. Точь-в-точь такая же, какую они с Брандом лепили под окнами детской в Янамари-Тай. Рамман болел скарлатиной, и они хотели сделать сыну сюрприз. Смеялись, бросались снежками, валялись в сугробах и бесстыдно целовались.

Все повторяется, и ничего никуда не девается. Теперь вот Рамман лепит снеговые фигурки для возлюбленной, а потом станет так же веселить их с Илуфэр детей.

Счастливо улыбаясь своим мыслям, Джона подошла ближе, погладила лошадку по выгнутой спинке. Если вставить два уголька вместо глазок, то получится еще лучше…

Обернулась медленно-медленно, чувствуя затылком чужой взгляд, обернулась и остолбенела.

Из окна на нее смотрела мертвячка… Северянка с мертвой душой!

Те, кого позвали за собой Маар-Кейл в темноту, полную ветра и летящего снега, не думают. Ни о чем. Черные гончие богов не ведают ни любви, ни страха, им ни к чему сомнения, и размышления им чужды. Только охота, только вечный бег по горячему следу — сквозь ночь, пронзая время, не считаясь с расстоянием. Для Маар-Кейл что три лайга, что триста — всего лишь один бесконечный миг их призрачной жизни. Бежать, лететь, гнать добычу, не касаясь земли, легкими прыжками с одного крыла ветра на другое…

Люди так не могут. Даже ролфи.

Но тот, кто пошел на зов Маар-Кейл, уже не вполне человек.

«Ты ведь уже бежала с нами однажды, Верная. Поспеши!»

Вожак — нетерпение и азарт, воплощенное в узком хищном теле, шкура чернее самой темной ночи, алые глаза светят сквозь метель что твои фонари — легко трусил вровень с санями. Лошади тоже могут видеть Маар-Кейл, если те того пожелают. Верно, никогда в жизни несчастные кони так не мчались, подгоняемые потусторонним воем лунных гончих.

— Я спешу… — отвечала Грэйн, не понимая, что говорит вслух. — Но я же всего лишь человек, мне не угнаться за ветром. Мне не успеть…

«Мы поможем. Мы подгоняем. Мы спешим!»

Его звали Счастливый Ветер, этого Маар-Кейл, а сестра его Северный Свет лишь на полшага отставала от брата, ухмыляясь и ловя снежинки на бегу жадной пастью.

«Сбрось эту шкуру, Верная, беги с нами! Пой с нами!»

Они действительно пели, и пронзительный хор их голосов звучал громче свиста ветра и храпенья испуганных коней. Но черных псов Ночной Охоты слышала только Грэйн — и лошади. Ролфийка даже не заметила, как начала подпевать, и уж тем паче не обратила внимания на то, как вжал голову в плечи закоченевший возчик.

Граф Рамман настоял, чтобы она взяла не только сани — небольшую кибитку с кожаным верхом, в которой и в одиночку-то тесно, — запряженные четверкой рослых янамарских упряжных, мохнатых, будто медведи, но и графского кучера — полукровку, глухого к голосам богинь. Торжествующую зимнюю песню Маар-Кейл янамарец слышать, конечно, не мог, зато хриплый вой своей пассажирки…

Грэйн было все равно. Даже когда на первой же станции, где она позволила остановиться для смены лошадей, возчик попросту сбежал, ролфийка лишь дернула плечом и, глядя сквозь смотрителя, глухо скомандовала: «Лошадей!..» И уж неведомо, что возымело больший эффект — полновесные оули или рукоять торчавшего из-за отворота шинели пистолета — но нашлись не только свежие кони, но даже смельчак, согласный везти спятившую зубастую бабу сквозь буран. Новый возчик, правда, выпил для храбрости, однако с облучка не падал, а послушав, как подвывает в унисон с метелью ролфийка, и вовсе протрезвел.

«Спеши, Верная! Ночь не будет ждать вечно…»

— Госпожа Пламени, — шептала Грэйн, — я спешу, ты видишь, что я спешу… Но ты не сказала зачем…

«Узнаешь! — Локка, невидимая за снежной пеленой, смеялась клекочущим отрывистым смехом. — Тебе понравится мой сюрприз, Верная! Поверь мне на слово — за тобой теперь должок, но ты будешь только рада его отдать!»