Архипелаг ГУЛАГ - Александр Исаевич Солженицын

со временем, как нимб святого, начинает испускать душа одиночного арестанта. Вырванный из жизненной суеты до того абсолютно, что даже счёт преходящих минут даёт интимное общение со Вселенной, – одиночный арестант должен очиститься от всего несовершенного, что взмучивало его в прежней жизни, не давало ему отстояться до прозрачности. Как благородно тянутся пальцы его рыхлить и перебирать комки огородной земли (да впрочем асфальт!..). Как голова его сама запрокидывается к Вечному Небу (да впрочем запрещено!..). Сколько умильного внимания вызывает в нём прыгающая на подоконнике птичка (да впрочем намордник, сетка и форточка на замке…). И какие ясные мысли, какие поразительные иногда выводы он записывает на выданной ему бумаге (да впрочем только если достанешь из ларька, а после заполнения сдать навсегда в тюремную канцелярию…).

Но что-то сбивают нас ворчливые наши оговорки. Трещит и ломается план главы, и уже не знаем мы: в Тюрьме Нового Типа, в Тюрьме Особого (а какого?) Назначения – очищается ли душа человека? или гибнет окончательно?

Если каждое утро первое, что ты видишь, – глаза твоего обезумевшего однокамерника, – чем самому тебе спастись в наступающий день? Николай Александрович Козырев, чья блестящая астрономическая стезя была прервана арестом, спасался только мыслями о вечном и безпредельном: о ми ровом порядке – и Высшем духе его; о звёздах; об их внутреннем состоянии; и о том, что́ же такое есть Время и ход Времени.

И так стала ему открываться новая область физики. Только этим он и выжил в Дмитровской тюрьме. Но в своих рассуждениях он упёрся в забытые цифры. Дальше он строить не мог – ему нужны были многие цифры. Откуда же взять их в этой одиночке с ночной коптилкой, куда даже птичка не может влететь? И учёный взмолился: Господи! Я сделал всё, что мог. Но помоги мне! Помоги мне дальше.

В это время полагалась ему на 10 дней всего одна книга (он был уже в камере один). В небогатой тюремной библиотеке было несколько изданий «Красного концерта» Демьяна Бедного, и они повторно приходили и приходили в камеру. Минуло полчаса после его молитвы – пришли сменить ему книгу и, как всегда не спрашивая, швырнули – «Курс астрофизики»! Откуда она взялась? Представить было нельзя, что такая есть в библиотеке! Предчувствуя недолгость этой встречи, Николай Александрович накинулся и стал запоминать, запоминать всё, что надо было сегодня и что могло понадобиться потом. Прошло всего два дня, ещё восемь дней было на книгу – и вдруг обход начальника тюрьмы. Он зорко заметил сразу. – «Да ведь вы по специальности астроном?» – «Да». – «Отобрать эту книгу!» – Но мистический приход её освободил пути для работы, продолженной в норильском лагере.

Так вот, теперь мы должны начать главу о противостоянии души и решётки.

Но что это?.. Нагло гремит в двери надзирательский ключ. Мрачный корпусной с длинным списком: «Фамилия? Имя-отчество? Год рождения? Статья? Срок? Конец срока?.. Соберитесь с вещами! Быстро!»

Ну, братцы, этап! Этап!.. Куда-то едем! Господи, благослови! Соберём ли косточки?..

А вот что: живы будем – доскажем в другой раз. В Четвёртой Части. Если будем живы…

Часть вторая

Вечное движение

Колёса тоже не стоят,

Колёса…

Вертятся, пляшут жернова,

Вертятся…

В. Мюллер

Глава 1

Корабли архипелага

Налаженная система. – Как сажают в вагон-зак. – Как представить это в поезде рядом? – Происхождение термина «столыпинский вагон». – Как устроен этот вагон. – Степень наполнения. – Селёдка и без воды, почему. – Оправка в вагон-заке. – Смешение политических с уголовными.

Льготы политическим в царской тюрьме. – Первая встреча с блатными. – Ломка обычных понятий. – Разобщённость Пятьдесят Восьмой и безсилие её. – Безнаказанность блатных. Как это основывается Уголовным кодексом и марксизмом. – Участие конвоя в блатном грабеже. – Прямой конвойный грабёж, приёмы его.

Как арестанты узнают свой маршрут. – Как отправить письмо из вагон-зака.

Ничего не иметь! – Смотреть, запоминать. – История Макса Сантера. – История Ивана Коверченко. – Эрик Андерсен слушает русскую девушку.

«Маятник» в вагон-заке. – Выгрузка. – Как надо садиться на землю. – Милостыня от вольных. – Полюби такие минуты! – Взяться под руки! – Взяться за пятки! – Притравить отстающих.

Воронки 20-х годов. – Послевоенная раскраска. – Внутреннее устройство воронка. – Как управляются там блатные. – Встреча подполковника Иванова.

От Берингова пролива и почти до Босфорского разбросаны тысячи островов заколдованного Архипелага. Они невидимы, но они – есть, и с острова на остров надо так же невидимо, но постоянно перевозить невидимых невольников, имеющих плоть, объём и вес.

Черезо что же возить их? На чём?

Есть для этого крупные порты – пересыльные тюрьмы, и порты помельче – лагерные пересыльные пункты. Есть для этого стальные закрытые корабли – вагон-заки. А на рейдах вместо шлюпок и катеров их встречают такие же стальные замкнутые оборотистые воронки́. Вагон-заки ходят по расписанию. А при нужде отправляют из порта в порт по диагоналям Архипелага ещё целые караваны – эшелоны красных товарных телячьих вагонов.

Это всё налаженная система! Её создавали десятки лет – и не в спешке. Сытые, обмундированные, неторопливые люди создавали её. Кинешемскому конвою по нечётным числам в 17.00 принимать на Северном вокзале Москвы этапы из бутырского, пресненского и таганского воронков. Ивановскому конвою по чётным числам к шести утра прибывать на вокзал, снимать и держать у себя пересадочных на Нерехту, Бежецк, Бологое.

Это всё – рядом с вами, впритирочку с вами, но – невидимо вам (а можно и глаза смежить). На больших вокзалах погрузка и выгрузка чумазых происходит далеко от пассажирского перрона, её видят только стрелочники да путевые обходчики. На станциях поменьше тоже облюбован глухой проулок между двумя пакгаузами, куда воронок подают задом, ступеньки к ступенькам вагонзака. Арестанту некогда оглянуться на вокзал, посмотреть на вас и вдоль поезда, он успевает только видеть ступеньки (иногда нижняя ему по пояс, и сил карабкаться нет), а конвоиры, обставшие узкий переходик от воронка к вагону, рычат, гудят: «Быстро! Быстро!.. Давай! Давай!..» – а то и помахивают штыками.

И вам, спешащим по перрону с детьми, чемоданами и авоськами, недосуг приглядываться: зачем это подцепили к поезду второй багажный вагон? Ничего на нём не написано, и очень похож он на багажный – тоже косые прутья решёток и темнота за ними. Только зачем-то едут в нём солдаты, защитники отечества, и на остановках двое из них, посвистывая, ходят по обе стороны, косятся под вагон.

Поезд тронется – и сотня стиснутых арестантских судеб, измученных сердец, понесётся по тем же змеистым рельсам, за тем же дымом, мимо тех же полей, столбов и стогов, и даже на несколько секунд