Мои воспоминания. Брусиловский прорыв - Алексей Брусилов

Считаю полезным, во имя исторической справедливости, разъяснить те неточности, которые случайно вкрались в статью проф. Кельчевского относительно действий армий Юго-Западного фронта во время моего наступления в 1916 г. Это разъяснение необходимо, как мне кажется, для правильного и нелицеприятного освещения этого периода войны 1914–1917 годов на Русском фронте.

Начну с того, что полностью, безо всяких оговорок, присоединяюсь к конечным выводам проф. Кельчевского. Лично я ничего решительно не имею против ген. Борисова, мало его знаю, никогда никаких столкновений с ним не имел, но не могу не сказать, что в войсках Юго-Западного фронта он слыл за «злого гения генерала Алексеева», и все его ошибки стратегического и тактического свойства приписывались его влиянию. Не знаю, так ли это было в действительности, но таково было общее мнение.

Во всяком случае, следует признать, что было предпочтительно обходиться без подобных негласных безответственных советников, вносящих обыкновенно сумбур и сумятицу с явным вредом для дела.

К тем прегрешениям 1914 года на Юго-Западном фронте, которые перечисляет проф. Кельчевский, должен добавить еще одно, по моему мнению, важнейшее. Тотчас по окончании так называемой Великой галицийской битвы, когда австро-венгерская армия была сильно потрясена и расстроена, но не разгромлена вполне, – простой здравый смысл побуждал закончить ее разгром и нанести ей такое поражение, от которого она не могла бы оправиться.

Это повело бы за собой выход из войны Австро-Венгрии к концу того же 1914 г., и вся Всемирная война приняла бы совершенно иной оборот. Для этого было настоятельно необходимо настойчиво преследовать разбитого противника, не давая передышки, и тем окончательно добить его и уничтожить.

На это можно, конечно, возразить, что наша армия была крепко переутомлена, ряды ее сильно поредели, она нуждалась в отдыхе, чтобы привести себя в порядок, отдохнуть и пополнить свой состав. Чутье полководца должно было подсказать, что́ надо было сделать: дать ли своей армии отдых для приведения ее в порядок и затем продолжать наступление, или же, опираясь на великолепный в то время дух победоносной армии, гнать противника без передышки до полного его уничтожения.

Главное командование приняло первый из двух указанных способов действия, а, по моему мнению, надо было остановиться на втором, который давал возможность блестяще закончить войну в кратчайший срок, поставив Австро-Венгрию на колени уже к концу 1914 года. Должен признать, что в то время я и мои сотрудники выходили из себя, чувствуя, что этот, по нашему мнению, преступный по несвоевременности отдых повлечет в будущем неисчислимые отрицательные последствия.

Мне приходилось слышать возражения, что наши армии были настолько утомлены, что гнаться за быстро уходившим противником не было возможности, так как было бы много отставших и вперед пошли бы лишь головы полков, а не полки. В действительности же вовсе не требовалось двигаться всей массой без отставших, и для уничтожения австро-венгерцев достаточно было бы и таких частей, которые состояли к тому же из лучших элементов по нравственной и физической силе. Кто хочет получить великие результаты, тот должен для их получения принести великие жертвы, которые в будущем окупились бы сторицею во всех отношениях.

Теперь перейдем к 1916 году. В начале марта я был назначен главно-командующим армиями Юго-Западного фронта, а 1 апреля в Ставке состоялся военный совет, на который прибыли все главнокомандующие. Мне еще раньше было сообщено, что Ставкой (ген. Алексеев) было решено нанести главный удар Западным фронтом генерала Эверта, причем его должен был поддержать Северный фронт ген. Куропаткина.

Что касается Юго-Западного фронта, то предполагалось, что его армии останутся на своих местах и будут выжидать, пока их северные соседи не выдвинутся вперед, и только в случае удачи их атаки Юго-Западный фронт должен был присоединиться к общему наступлению. Такая скромная роль была назначена Юго-Западному фронту на том основании, что только что смененный главкоюз Иванов заявил, что его армии более не боеспособны, для наступления не годятся и в состоянии вести лишь оборонительные бои. Я с ним радикально расходился во взглядах на состояние войск фронта.

На военном совете первым говорил ген. Эверт и, высказывая весьма пессимистический взгляд на общее положение, полагал, что у него недостаточно средств для перехода в успешное наступление, т. е. не хватает тяжелой артиллерии и к ней снарядов, мало войск в резерве, причем он требовал еще пять-шесть корпусов и значительного увеличения воздушного флота.

На это ген. Алексеев возразил, что на Западный фронт брошено все, что возможно, и весь резерв главковерха в смысле войск, артиллерии, патронов, снарядов и самолетов ему отдан почти безраздельно, тогда как Северный фронт усилен незначительно, а Юзфронту ничего давать не предполагается. Генерал Куропаткин лишь усилил пессимистический доклад Эверта и заявил, что никакого успеха у себя не ожидает и ожидать не может из-за недостатка сил и средств.

Я заявил, что считаю свои армии вполне боеспособными и совсем не согласен на роль, которая предназначена Юзфронту: пассивно смотреть, как дерутся соседи. Нашим врагам, действующим по внутренним линиям, вполне естественно наносить по возможностям неожиданные удары в каком-либо месте их Западного или Восточного фронта, но нам и нашим союзникам, действующим по внешним операционным линиям, подражать в данном случае неразумно, и мы, наоборот, должны атаковать сразу на всех наших фронтах, дабы помешать противнику перекидывать свои войска на угрожаемый пункт.

Имея в виду общую пользу и стремясь не помешать главному удару, я не просил подкреплений, но полагал необходимым атаковать одновременно всеми армиями, чтобы связать вражеские войска и не дать им возможности поддержать дивизии, на которые обрушится главный удар генерала Эверта.

Ген. Алексеев согласился с этим планом, но предупредил, что на наиболее обездоленный во всех отношениях Юзфронт он не даст никаких подкреплений и что я должен рассчитывать только на те силы, которые имеются в моем распоряжении. После моего доклада Эверт и Куропаткин смягчили свои заключения и заявили, что надежда на успех у них есть.

К 10 мая мы должны были быть готовыми к переходу в общее наступление, о чем за 8 дней нас должны были предупредить. Вернувшись на свой фронт, я собрал в Волочиске командующих армиями и предложил каждому из них приготовить в районе своей армии участок для атаки, куда и сосредоточить посильный резерв, и представить возможно скорее свой план действий мне на утверждение.

Главный удар на Юзфронте, по указанию Ставки, должен был наноситься 8-й армией в направлении на Луцк – Ковель, чтобы оказать поддержку Эверту; затем я придавал важное значение 9-й армии, оперировавшей на румынской границе, чтобы подбодрить румын, все время колебавшихся, на чью же сторону стать.

Не буду здесь останавливаться на принятых мерах по сокрытию от врага наших намерений, но скажу, что нам это вполне удалось.

11 мая я неожиданно получил телеграмму от ген. Алексеева, в которой он запрашивал меня, могу ли я немедленно перейти в наступление и тем оказать помощь Италии, грозившей, в случае отказа, заключить сепаратный мир. Я ответил, что готов, и по условию через 8 дней перейду в наступление всеми армиями, т. е. атакую 19 мая, но при непременном условии, чтобы Эверт, наносивший главный удар и снабженный к тому же всеми средствами, перешел в наступление одновременно со мной.