Сила меча - Дмитрий Тедеев

В своё время я, крепко озадаченный мучившими меня вопросами о Боге, о смысле жизни и прочих подобных вещах, вопросами, ответа на которые, как потом я для себя убедился, просто вообще не существует, обращался с этими вопросами к священникам. Земным, естественно. И к православным, и к католикам. Довелось и с раввином поговорить.

И везде мне отвечали. Очень умно, доходчиво и уверенно.

Чем в конце концов полностью отбили охоту спрашивать у кого бы то ни было о таких вещах.

Не верю я в искренность людей, когда они уверенно, якобы со знанием дела говорят о Боге. А как‑то иначе религиозные деятели о Боге вообще не говорят, кроме как уверенно и “со знанием дела”. Хотя при этом сами же добавляют, что сущность Бога совершенно непостижима для человека… Верь, дескать, вот и всё, что от тебя требуется. Верь в Его Любовь, Доброту, Мудрость, Непогрешимость и Всемогущество. Не смотря на существование вокруг Зла, смерти, страданий, нелепостей… Во всём этом люди, дескать, сами виноваты, а добрый и всемогущий Бог и не при чём совсем…

Не то здесь что‑то. Не знаю, что именно, но что‑то явно не то…

Ещё я попробовал, как и собирался, поразмыслить над тем, почему всё‑таки я могу шастать туда–сюда между Фатамией и Киевом, а Макс не может. Не может – и всё. И никогда не сможет попасть в Фатамию, я почему‑то чувствовал это, а вернее — твёрдо знал. И Максим, кстати — тоже.

Так почему всё‑таки? Может быть потому, что я – более крутой мен, чем Макс?

Нет, не то. На самом деле — куда уж там мне до этого мальчишки, фактического Создателя этого огромного мира.

А может дело как раз в этом? В том, что Макс – именно создатель? Ведь Фатамия возникла сначала именно как плод его болезненной фантазии, может быть действительно – галлюциногенного бреда. И, возможно, она для него так и осталась всего лишь фантазией, и попасть в эту свою фантазию он не может. Или – превратилась в фантазию, когда он выбрал, что для него лучше – остаться в Фатамии могущественным герцогом или оказаться в Киеве в качестве пациента дурдома. Он выбрал тогда Киев, Землю, и именно этот мир и стал единственно реальным для него…

А для меня и всех остальных, кто живёт в Фатамии, Фатамия – реальность. Жестокая, чудовищно жестокая, нелепая и порой трагически смешная в своей нелепой жестокости, но реальность. Может, поэтому я и могу попадать в мир, который для меня реален? И возвращаться из него. И приносить из этого реального для меня и несуществующего для Макса мира всякие штучки. Ведь стилет, которым я вполне реально переколол санитаров, я принёс именно из Фатамии. Макс не мог оттуда ничего принести, даже Лунный Меч, даже вполне земной плеер, а мне удалось.

Это хорошо, это очень хорошо. Это нам, возможно, ещё очень даже пригодится. Если удастся остановить реки льющейся крови в Фатамии, можно будет с помощью ихних всяких сказочных штучек взяться и за Землю. За Киев хотя бы для начала, в котором всякой сволоты тоже вполне хватает.

Но это потом. Сейчас – Фатамия. За которую я уже крепко взялся и, как понял сейчас, уже не хочу бросать. Даже если бы была такая возможность. Бросить на неизбежную гибель многие тысячи, а может – и десятки, сотни тысяч людей, зная при этом, что вполне мог бы их спасти, по крайней мере попытаться спасти – это не для меня.

А Максим… Максим – не может. Не может спасти, не может даже вообще попасть в созданный по его Слову, силой его “Божественной” созидающей мысли, сказочный мир.

Может, так же и с настоящим Богом, с Создателем нашего мира? Он придумал весь этот наш мир, создал его силой своей мысли, своей мечты о прекрасном и добром, но получилось у него немного не то, а попасть в него Бог уже не может, не может ничего исправить, не может хоть как‑то повлиять на него? Может, вообще Бог – примерно такой же, как Макс, пациент какой‑нибудь психлечебницы? Этим бы очень многое объяснялось, например, существование в нашем мире одновременно и прекрасного, и уродливого, и страданий, и счастья…

Ладно, оставим пока эти рассуждения, оставим попытки познать непознаваемое в принципе. Богово — Богу. А нам к нашим баранам всё‑таки возвращаться надо. Тем более, что эйфория, охватившая было нас поначалу, когда мы втроём оказались в полной безопасности в этой первобытной Пустоте, вне времени и пространства, уже стала проходить. Не предназначена эта Пустота для людей, нельзя в ней долго находиться, даже вместе с самыми дорогими для тебя людьми нельзя.

Так ни до чего толком я и не додумался. Поэтому придётся принять то решение, которое возникло у меня в голове в самом начале, как только я узнал про Небесную Свирель. Всё, хватит думать, “трясти” надо…

Я подключился к Максиму и начал было инструктировать его, как держаться на допросах. Но моментально убедился, что Макс готов. Готов к любому варианту развития событий. Полностью готов, и “теоретически”, и психологически. Оказалось, что пока я думал о вечном, пацаны успели поведать друг другу, что с ними произошло после разлуки. И Леардо, который, в отличие от Максима, был очень практичен в житейских делах и знал толк в умении обманывать, успел подготовить своего старшего друга к предстоящим ему испытаниям. Очень хорошо подготовить, у меня так и близко бы не получилось.

Так что, учитывая экстрасенсорные способности Максима, его удивительное умение читать чужие мысли, его совсем не детскую силу воли, сломать его на допросах, “расколоть” ментам не удастся. Даже если будут всё знать про него и “колоть” по настоящему.

Мы попрощались с Максом. Коротко и без того душевного надрыва, который был при прошлом расставании. Мы все были уверены, что ещё сможем встретиться, хотя бы вот так, как сейчас, вне обитаемых миров.

Когда Макс уже опять был в своей больничной палате, во вполне нормальном уже состоянии, вовсе не умирающий от слабости, а наоборот — заряженный бодростью, силой и оптимизмом, после этого мы с Лео, держась за руки (хотя рук у нас вообще‑то не было), отправились в Фатамию.

Оставив мальчишку в Максовом замке, я, не задерживаясь, направился в логово Его Великой Святомудрости, опять прямиком в ту комнату, где оставил “исповедовавшихся” передо мной “святых отцов”. Судя по их лицам, отсутствовал я совсем недолго.

Сразу, чтобы не пропала решимость, я потребовал, чтобы мне немедленно принесли эту самую Небесную Свирель. Я решился с её помощью немедленно уничтожить Морскую Свирель, этот источник дьявольской силы Чёрных Колдунов.

Не сразу я решился на это, очень велико было искушение продолжать шантажировать этих самых “колдунов”, использовать их злую, Чёрную силу в своих целях.

Что ни говори, страшным оружием они обладали, и это оружие, казалось, само просилось в руки. Но я всё‑таки решил уничтожить это оружие, чтобы им вообще больше никто и никогда не смог воспользоваться.

Так спокойнее.

Я, может быть, и не стал бы заставлять Чёрных Колдунов делать что‑то плохое. Но я не вечен. Человек смертен, причём, как точно заметил Булгаковский Воланд, внезапно смертен. Случись что со мной (а это на ихней планетке могло произойти запросто и в любой момент), и страшное оружие опять окажется неизвестно в чьих руках, и неизвестно как будет использовано.