Буря Жнеца. Том 2 - Стивен Эриксон

И хотя Халл Беддикт питал к подобным племенам возвышенные чувства, Сэрен Педак приучилась думать об их неизбежном, и вовсе не обязательно бескровном, вымирании без особого сожаления. Контроль – лишь иллюзия, и поддерживать ее вне изоляции невозможно. Не то чтобы летерийская система представляла собой образчик неограниченной свободы и светоч прав личности. Это вряд ли. На смену одной системе ограничений пришла другая. Но в этой, по крайней мере, не было дискриминации по половому признаку.

Тисте эдур были иными. Их взгляды… примитивными. Один вручает меч, другая закапывает его у собственного порога – символический обмен обетами, столь архаичный, что даже и слова никакие не требуются. Ритуал, не оставляющий места договоренностям, – а разве брак без договоренностей это брак? Нет, всего лишь взаимное обладание. Или даже не взаимное. И не заслуживающее особого уважения.

А здесь и сейчас свои права на ее жизнь предъявляет даже не будущий супруг, а его треклятый брат. Если эта ситуация сама по себе недостаточно абсурдна, ее усугубляет еще и то, что потенциальный супруг мертв. Фир готов ценой собственной жизни защищать мое право выйти замуж за покойника. Или, вернее, права, которые на меня имеет покойник. Это полное безумие, я с ним никогда не соглашусь – и никогда не соглашалась! Ни на мгновение!

Да, я уже перестала себя жалеть. Теперь я попросту зла.

На то, что он способен пересилить свое отвращение.

Как она ни храбрилась, последняя мысль все же обожгла болью.

Удинаас, который прошел мимо нее, чтобы рассмотреть разрушенные врата, обернулся к Чику:

– Они еще живы?

Цепочка с кольцами снова вращалась вокруг пальца тисте анди, он холодно улыбнулся:

– Последний участок пути – по ту сторону врат.

– Кто же озверел настолько, чтобы разнести их на кусочки, Чик?

– Это уже не важно, – ответствовал Чик, улыбаясь еще шире.

– Иными словами, ты сам не знаешь, – констатировал Удинаас. – Что ж, если нам туда, давай не тратить время. Я, собственно, уже почти потерял надежду, что рано или поздно ты все-таки удавишься своей цепочкой. Почти потерял.

Чика последнее замечание неожиданно встревожило.

И Сэрен Педак тут же увидела цепочку с кольцами совершенно в ином свете. Странник, как же я раньше не замечала? Это удавка! А треклятый Чик – убийца!

– А еще зовет себя Смертным Мечом, – фыркнула она. – Ты, Чик, обычный душитель. Удинаас это понял давным-давно – потому-то ты его и терпеть не можешь. Все это твое оружие его не одурачило. А теперь не одурачит и меня.

– Мы и правда тратим время, – заметил Чик, на лицо которого вроде бы вернулась обычная невозмутимость, повернулся и направился к вратам. За ним последовал Силкас Руин, и Сэрен заметила, что Белый Ворон положил руки на рукояти мечей.

– Впереди может быть опасно, – объявил Фир Сэнгар и шагнул со своего обычного места у нее за плечом так, чтобы оказаться перед ней. Обнажил меч.

Удинаас, который все это видел, пренебрежительно хмыкнул и, обернувшись к ним вполоборота, заметил:

– У Силкаса Руина, Фир, есть заслуженная причина для паранойи. Но даже это не означает, что впереди нас ждет яма с драконами. – В его улыбке не было даже тени юмора. – Пусть даже драконы и не живут в ямах.

Когда он двинулся следом за двумя тисте анди, Кубышка подбежала и взяла его за руку. Удинаас дернулся было, словно прикосновение его обожгло, но руку не убрал.

Чик подошел к порогу, шагнул вперед и исчез. Через мгновение за ним последовал Силкас Руин.

Ни Кубышка, ни Удинаас тоже не колебались.

Оказавшись у порога следом за ними, Фир Сэнгар помедлил и взглянул на нее:

– Что ты задумала, аквитор?

– Ты полагаешь, Фир, что я сейчас вас всех брошу? Убедившись, что ты переступил через порог, и полагая, что обратного пути у тебя нет, просто развернусь и пойду назад по этой бессмысленной дороге – которая меня, вероятней всего, никуда не приведет? Ты считаешь, что это последний из оставшихся мне вариантов?

– У тебя сколько угодно вариантов, аквитор.

– Как, надо полагать, и у тебя. Разумеется, за исключением тех, от которых ты добровольно отказался.

– Верно.

– Ты так легко об этом говоришь?

– Быть может, тебе только кажется, что легко.

– Фир, если кому сейчас и следует развернуться – так это тебе!

– Мы уже близко, аквитор. Быть может, до Финнэста Скабандари осталось несколько шагов. Как тебе такое в голову могло прийти?

– Возможно, из остатков чувства самосохранения. Возможно, во мне еще не окончательно умерла вера в то, что у тебя есть мозги – я имею в виду способность мыслить. Фир Сэнгар, скорее всего, ты умрешь. Там, за вратами.

Он пожал плечами:

– Возможно, придется – хотя бы для того, чтобы напакостить Удинаасу с его ожиданиями.

– Удинаасу?

– Стать героем, который не победил, – чуть улыбнулся Фир.

– Вот как. И тебя подобный результат удовлетворит?

– Это мы еще посмотрим. Итак, ты последуешь за мной?

– Разумеется.

– Добровольно отказавшись от прочих вариантов?

Вместо ответа она положила ладони ему на грудь и принялась подталкивать к воротам, шаг за шагом. Когда он перешагнул через порог, сопротивление исчезло, Сэрен потеряла равновесие, полетела следом – и тут же столкнулась с мускулистой фигурой тисте эдур.

Он поддержал ее, не дав упасть.

Перед ней открылся совершенно неожиданный вид. Неровная равнина, усыпанная черной вулканической пылью, над ней – бескрайнее небо, почти такое же черное, несмотря на то, что в нем пылали сразу три солнца. И во все стороны, насколько хватает взгляда, в жутком множестве – драконы.

Каждый – словно неподвижная глыба. Десятки, сотни.

Она услышала, как Кубышка в ужасе шепчет:

– Удинаас! Они все мертвые!

Чик, в двадцати шагах впереди, обернулся к ним. Цепочка плотно намоталась на палец, и он поклонился:

– Дражайшие мои попутчики, добро пожаловать в Старвальд Демелейн.

Первым из солдат армии атри-преды Биватт открыл этим утром свой счет Гаскарал Праум. Рослый воин, в жилах которого имелась примесь тартенальской крови, поставил свою палатку в сорока шагах от лагеря эдур. Внутри он зажег небольшую масляную лампу и укрыл одеялом узел с одеждой, запасные сапоги и шлем. Сам же прилег рядом, с того краю, что ближе к палаткам эдур, и позволил маслу догореть, так что внутри стало так же темно, как и снаружи.