Удольфские тайны - Анна Радклиф

Эмилия озябла и опять попросила не останавливаться.

— Сейчас, сейчас, барышня, — отвечал ей Бертран, копаясь в груде обломков пикой, которую всегда носил при себе.

— Слышите? — воскликнула Эмилия. — Что это за шум?

— Какой там шум? — произнес Уго, останавливаясь и прислушиваясь.

— Вот опять! — повторила Эмилия. — Он несомненно доносится с укреплений.

Глянув наверх, они заметили огонек, двигавшийся вдоль ограды укреплений, и порыв ветра донес до них голос часового.

— Кто идет? Отвечайте, или вам будет плохо!

Бертран вскрикнул от радости:

— Ага, товарищ! Это ты? — сказал он и дал пронзительный свисток.

На его сигнал часовой ответил тем же.

Вскоре путники выбрались из леса на взрытую дорогу, которая вела прямо к воротам замка, и Эмилия опять с чувством трепета оглядела грозное сооружение.

«Увы! — промолвила она про себя, опять я возвращаюсь в свою тюрьму!»

— Однако здесь, видно, шла жаркая работа, клянусь св. Марком! — воскликнул Бертран, помахивая факелом над землей. — Ишь как снарядами взрыло землю!

— Да, да, — подтвердил Уго. — Это наши жарили с редута, и чертовски метко, надо сказать! Неприятель прошел бешено приступом на большие ворота; но он мог бы наперед знать, что ничего с нами не поделаешь, потому что, кроме пушки, со стен наши стрелки с двух круглых башен жарили напропалую, — никакой возможности не было устоять, клянусь св. Петром! Такая шла потеха — мое почтение! Я хохотал до упаду, глядя, как подлецы улепетывают! Вот жаль, голубчик Бертран, что тебя там не было, — ты бы взял приз за быстрый бег!

— Ага! ты опять за старые штуки, — угрюмо огрызнулся Бертран. — Счастлив ты, что замок близехонько. Ты знаешь, я ведь не задумаюсь отправить тебя на тот свет, коли ты очень расхорохоришься!

Уго отвечал хохотом и принялся еще что-то рассказывать про осаду. Эмилия слушала и поражалась резким контрастом между теперешним положением края и теми кровопролитными сценами, которые еще так недавно здесь разыгрывались. Грохот пушек, бой барабанов, рев труб, стоны побежденных и крики победителей сменились теперь такой глубокой тишиной, точно смерть восторжествовала одинаково и над победителями и над побежденными. Полуразрушенная башня у главных ворот как будто не вязалась с хвастливым рассказом Уго об удирающем неприятеле, — очевидно, неприятель не только оказывал сопротивление, но и нанес немало вреда, прежде чем обратиться в бегство.

Эмилии показалось, насколько она могла рассмотреть при бледном свете месяца, что в этой башне пробита огромная брешь, а зубцы почти все разрушены. Как раз в одной из нижних бойниц мелькнул огонек и тотчас же исчез; но минуту спустя она увидала сквозь пробитое отверстие в стене солдата, подымавшегося с фонарем по узкой лестнице внутри башни. Эмилия вспомнила, что по этой самой лестнице она поднималась в ту ночь, когда Бернардин обманул ее, обещав устроить ей свидание с г-жой Монтони, и в своем воображении она опять пережала тот ужас, какой испытала тогда. Теперь они очутились уже недалеко от ворот, над которыми солдат отворил дверь комнаты, и при свете его фонаря она смутно увидала стены рокового покоя, где она насмотрелась таких ужасов; ей чуть не сделалось дурно при воспоминании о том моменте, когда она отдернула занавес и увидала страшный предмет, скрывавшийся за ним.

«Может быть и теперь, — размышляла она, — в этой комнате творится что-нибудь подобное; может быть, солдат идет в этот глухой полночный час в караул над телом товарища!»

Небольшой запас мужества, сохранившийся в ее душе е устоял под напором этих воспоминаний и предчувствий, — печальная учать г-жи Монтони как будто пророчила погибель и ей!.. Она подумала, что лангедокские поместья, если бы она отказалась от них, удовлетворили бы алчность Монтони, но не успокоили бы его мстительности, — для этого нужна была жертва еще более ужасная! Ей даже представилось, что если бы она отказалась от этих имений, то боязнь правосудия побудила бы его или держать ее пленницей, или просто лишить ее жизни.

Подошли, наконец, вплотную к воротам. Бертран, увидав свет, мерцавший сквозь небольшое оконце комнаты над воротами, громко крикнул, чтобы им отворили. Солдат спросил:

— Кто там?

— Вот я привел вам пленника, — отвечал Уго. — Отворяй-ка ворота и впусти нас.

— А ты сперва скажи, кто ты, что требуешь впуска? — возразил солдат.

— Как, старый товарищ, ты не узнаешь меня? — закричал Уго. — Говорят тебе, я привел пленника, связанного по рукам и по ногам, молодца, который упивался тосканским вином, пока мы тут дрались.

— Уж ты не успокоишься, пока я не расправлюсь с тобой по-своему! — свирепо огрызнулся Бертран.

— А, товарищ! это ты? — проговорил солдат. — Постой; я сейчас к тебе выйду.

Эмилия услышала шаги, спускавшиеся с лестницы, затем упала тяжелая цепь, сняли болты с маленькой потайной калитки, и солдат отворил ее, чтобы впустить путешественников. Он низко держал фонарь, освещая приступку калитки, и Эмилия снова очутилась под мрачным сводом ворот и услыхала, как запирается дверь, разобщающая ее с целым светом. Тотчас же она попала в первый двор замка и с каким-то тупым отчаянием оглядела обширное, пустынное пространство. Полночный час, готическая мрачность окружающих зданий, глухое эхо, вторившее голосам Уго и солдата, переговаривавшихся между собою, — все это еще усиливало ее печальные предчувствия. Прошли во второй двор, — какие-то отдаленные звуки вдруг раздались среди безмолвия, и чем дальше они подвигались, тем звуки становились все громче. Наконец Эмилия убедилась, что это звуки хохота и пьяного разгула. Невеселые мысли навеяли на нее эти отклики кутежа.

— Что ж, видно, и у вас здесь не прочь тосканское вино распивать, — промолвил Бертран, — если судить по этому Содому! Клянусь, и Уго, наверное, больше пьянствовал, чем сражался. Кто же это пирует в такую позднюю пору?

Сам эчеленца с другими синьорами, — отвечал солдат. — По всему видать, что вы здесь чужой, а то не стали бы задавать таких вопросов. Наши синьоры — молодцы и никогда не спят по ночам, а больше бражничают. Да и нам бы не худо выпить! а то ведь замерзнешь, шатаясь по ночам, если не согреть себе нутро добрым винцом…

— Мужество, братец, мужество должно согревать твое сердце! — сказал Уго.

— Мужество! — отозвался солдат, приняв угрожающую позу. Заметив это, Уго вернулся к вопросу о пирушке.

— Это что-то новое, — сказал он. — При мне, когда я еще не уезжал отсюда, синьоры все сидели да совещались.

— Это не мешало им и тогда бражничать, — прибавил Бертран, — но действительно после осады они только и делают, что кутят; на их месте, впрочем, я бы себя также ублажал за свою храбрость.

Теперь путешественники уже прошли по второму двору и , достигли входа в сени; солдат пожелал им спокойной ночи и поспешил назад на свой пост. Пока они ждали, чтобы их впустили, Эмилия соображала, как бы ей избегнуть свидания с Монтони и пробраться незамеченной в свою комнату; она боялась одной мысли — встретиться со своим грозным родственником, или с кем-нибудь из гостей в этот час.