Странствия хирурга. Миссия пилигрима - Вольф Серно

Амен[65].

Витус поднялся с земли с молитвенно сложенными ладонями.

— Упокой, Господи, душу ее и прими в царство Твое небесное.

— И ныне и присно и во веки веков, — пробормотал себе под нос Магистр.

— Амен, — закончил отец Томас и плотнее запахнул накидку: погода была и в самом деле отвратительной. — У меня есть для тебя еще кое-что. Старая Тония передала мне это незадолго до смерти. — В его руках блеснул золотой перстень.

Витус взял перстень и вскрикнул от неожиданности:

— Перстень с печатью Коллинкортов! Такой же, как тот, что я получил от деда, только гораздо меньше.

— Можно предположить, что это было кольцо леди Джейн. Тония сказала, что получила его в подарок от умирающей и хранила все эти годы. Когда я рассказал, что маленький подкидыш стал видным врачом, который в данное время проживает в родовом замке Коллинкортов и обязательно рано или поздно вернется в Камподиос, она передала мне это кольцо для тебя.

— Перстень очень красивый. — Голос Витуса звучал почти благоговейно. — И он в самом деле когда-то принадлежал моей матери! Я могу различить крошечные буквы, выгравированные на внутренней стороне: ДЖЕЙН.

Магистр буркнул:

— Спрячь его получше, старый сорняк. Когда-нибудь в твоей жизни появится женщина, которой ты захочешь надеть его на палец.

Витус промолчал, продолжая разглядывать сокровище. Отец Томас также хранил молчание. Он уже замерз и предпочел бы вернуться в родной монастырь, в тишину кельи, служившей ему кабинетом, к медицинским исследованиям. Но не желал показаться невежливым и лишь заметил:

— Кстати, умирая, старая Тония попросила, чтобы ее похоронили возле твоей матери. Она не хотела лежать рядом с мужем на деревенском кладбище.

Витус оторвал взгляд от перстня и снова поднял глаза на простые кресты:

— А почему?

— Точно не знаю. Думаю, она ощущала внутреннюю связь с твоей матерью. Нина рассказывала мне, что она каждый день ходила в сад и молилась на ее могиле.

— Нина?

— Ну да, Нина. Дочка Карлоса Орантеса. Она довольно хорошо знала старую ткачиху, почему и помогала мне бороться с ее раком груди.

— В самом деле?

— Да, Нина — удивительная девушка. Она ассистировала мне, когда я удалял Тонии опухоль. Это была кровавая, весьма неприятная операция, к тому же оказавшаяся безрезультатной. Но Нина великолепно справилась.

— А как вы проводили операцию, святой отец? — В Витусе проснулся профессиональный интерес.

— Если не возражаешь, я расскажу тебе об этом на обратном пути. Сырость пробирает меня до самых костей, и я мечтаю о сухом местечке.

— Вот-вот, — с готовностью подхватил маленький ученый. — Adolescentia deferbuit, не так ли? Мы не становимся моложе.

Витус с трудом оторвался от могилы матери, но, сказав себе, что в любой момент сможет опять прийти сюда, дал себя увести. Отец Томас осенил крестом обе могилы, после чего все трое зашагали назад.

— Возвращаюсь к твоему вопросу, Витус, — произнес монах через некоторое время. — Я оказался перед выбором: вырезать только опухоль или провести полную ампутацию. По здравому размышлению я выбрал первое, поскольку не хотел стрелять из пушек по воробьям. Возможно, я должен был избрать кардинальное решение, тем более что потом я нащупал под мышками у больной новые узлы, но все мы задним умом крепки. Могу сказать, что в те дни после операции я был очень подавлен.

— Я это прекрасно понимаю, святой отец. За прошедшие годы я тоже потерял нескольких пациентов. Каждый раз это было ужасное ощущение.

— Ничего не может быть хуже для врача, чем быть не в состоянии помочь больному. Если бы не Нина, я бы чувствовал себя еще более мерзко. Она настояла на том, чтобы взять на себя уход за Тонией. Сказала, что это важнее, чем та работа, которую она должна выполнять на отцовском подворье. И важнее, чем школа.

— Важнее, чем школа? — Витус остановился. Он представлял себе Нину такой, какой знал ее раньше. Нежное лицо Мадонны с огромными глазами не слишком сочеталось со столь решительным поведением, о котором рассказывал отец Томас. Антонио и Лупо, правда, рассказывали, что их сестренка посещает школу в Камподиосе. — То есть она приходит в монастырь и принимает участие в ваших занятиях, святой отец? — уточнил он.

— Да, приходит. Трижды в неделю. Очень способная ученица, причем в каждом предмете. К тому же очень прилежная.

Можешь сам убедиться. Завтра вторник, она как раз придет. Думаю, Нина будет рада увидеть тебя.

— Не знаю даже… Если я буду сидеть на уроке, она наверняка смутится, да и другие ученики тоже.

Отец Томас не сдавался:

— Послушай, Витус, в конце концов, ты именно Нине обязан тем, что ты здесь. Она была первой, кому Тония доверила свою тайну, после чего она тут же примчалась ко мне и все пересказала.

— Так это была Нина?

— Да, Нина. Я ей тогда сказал, что признание ткачихи имеет для тебя огромное значение, а она мне в ответ, мол, знаю, ведь я с ним хорошо знакома.

— Да, верно. Ну, хорошо, я как-нибудь зайду на занятие.

Ах ты, глупенький, ты и вправду ничего не смыслишь в женщинах. Я же от радости плачу. Ну скажи еще раз, что ты любишь меня!

Ранним утром, еще до рассвета, в доме крестьянина Карлоса Орантеса начиналась суматоха, которую не в последнюю очередь создавали его многочисленные дети. Быстренько подкрепившись, хозяин семейства обычно уходил со двора и в сопровождении двух младших сыновей Гаго и Педро отправлялся в поле. Весной каждая пара рук была на счету: землю надо было очистить от камней и сорняков и подготовить к пахоте.

В это время Ана, его жена, справляла домашнюю работу. Перво-наперво готовила еду, которую надо было в обед отнести в поле, после чего занималась ужином. Вот и сегодня она стояла у очага, мешала густой суп из бобов и наблюдала за старшей дочерью, беспокойно метавшейся из угла в угол.

— Ну какое же мне платье надеть, ума не приложу, — ныла Нина. — Синее слишком короткое, а на зеленом две большие заплаты.

— Но, девочка моя, заплаты там сидят уже целую вечность, и раньше они тебе не мешали.

— Они даже не зеленые, как само платье, а коричневые.

— Знаю, знаю. Сама же их и пришивала. Не придумывай, Нина, надевай. В конце концов, ты всего лишь идешь на урок в монастырь.

— А может, все-таки надеть розовое, там на воротнике такие симпатичные кружева. Правда, их нужно заново отбелить и подкрахмалить.

— Что? Воскресное платье? В четверг? — Ана перестала мешать суп и отдала тяжелую поварешку Кончите и Бланке. Подойдя к старшей дочке, она положила руку ей на плечо.