Григорий Распутин. Тайны «великого старца» - Владимир Хрусталев

Из книги белогвардейского следователя Н.А. Соколова «Убийство царской семьи» о Г.Е. Распутине: «Руднев считает Распутина бедняком, бессребреником. Не знаю, на чем он основывается. Мною установлено, что только в Тюменском отделении Государственного банка после его смерти оказалось 150 000 рублей». (Соколов Н.А. Убийство царской семьи. Берлин, 1925; М., 1991, 2007.)

По воспоминаниям протопресвитера Г.И. Шавельского: «Распутин не был ни сребролюбцем, ни стяжателем. Он мог получать сколько угодно средств: от царя и царицы, от поклонников и поклонниц, просителей и просительниц, наконец, от разных, пользовавшихся его услугами, лиц. Он и получал много. Но зато он щедрой рукой и раздавал получаемое: в его приемной, у ворот его дома толпились нуждающиеся, и Распутин одарял их. Не слышно, чтобы он оставил своей семье безмерное богатство». (Шавельский Г.И. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 2. М., 1996. С. 256.)

Это событие оказалось в центре внимания и иностранных дипломатов. Французский посол Морис Палеолог делился в воспоминаниях той информацией, которой он располагал и которая, как мы можем убедиться, далеко не всегда соответствовала действительности, но, тем не менее, передавала атмосферу общественного мнения определенных кругов столичного общества: «Чтобы сбить со следа гипотезы и всеобщее любопытство, охранка распускает слух, что гроб Распутина был перевезен в село Покровское возле Тобольска, не то в какой-то монастырь на Урале.

В действительности погребение происходило очень секретно прошлой ночью в Царском Селе.

Гроб был погребен под иконостасом строящейся часовни на опушке императорского парка возле Александрии – часовни Св. Серафима.

Присутствовали только император, императрица, четыре молодые княжны, Протопопов, г-жа Вырубова, полковники Ломан и Мальцев, наконец, совершавший отпевание придворный протоиерей отец Васильев.

Императрица потребовала себе окровавленную рубашку “мученика Григория” и благоговейно хранит ее как реликвию, как палладиум, от которого зависит участь династии.

Несколько великих князей, в числе которых мне называют трех сыновей великой княгини Марии Павловны: Кирилла, Бориса и Андрея, говорят ни больше ни меньше как о том, чтобы спасти царизм путем дворцового переворота. С помощью четырех гвардейских полков, преданность которых уже поколеблена, они двинутся ночью на Царское Село; захватят царя и царицу; императору докажут необходимость отречься от престола; императрицу заточат в монастырь; затем объявят царем наследника Алексея под регентством великого князя Николая Николаевича.

Инициаторы этого плана полагают, что великого князя Дмитрия его участие в убийстве Распутина делает самым подходящим исполнителем, способным увлечь войска. Его кузены, Кирилл и Андрей Владимировичи, пришли к нему в его дворец на Невском проспекте и изо всех сил убеждали его “довести до конца дело народного спасения”. После долгой борьбы со своей совестью Дмитрий Павлович в конце концов отказался “поднять руку на императора”; его последним словом было: “Я не нарушу своей присяги и верности”»[214].

По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «Великий князь Александр Михайлович получил аудиенцию у Государя на 9 часов 22-го числа. Государь встретил князя тепло и радушно, что сразу сбило у того агрессивный тон. Великий князь произнес горячую защитительную речь в адрес виновных, прося не относиться к Юсупову и Дмитрию Павловичу как к обыкновенным убийцам, а как к патриотам, ставшим, правда, на ложный путь, но вдохновленным желанием спасти Родину. Государь слушал внимательно, сказал даже комплимент по поводу красноречия великого князя и возразил лишь, что никому, ни мужику, ни великому князю не дано права убивать. С этим спорить было невозможно. Прощаясь, Государь обещал быть милостивым при выборе наказания.

Великий князь старался воздействовать и на министра юстиции, и на Трепова, но Трепов был бессилен, Добровольский сам считал, что дело надо прекратить. Наши законы не предусматривали суда над членом династии. Чтобы поставить великого князя Дмитрия Павловича на одинаковый уровень с другими обвиняемыми, его надо лишить прерогатив династии. Уже одно это вызовет скандал. А сам суд – новый скандал. Здравый смысл требует прекращения дела». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 434–435.)

Великий князь Александр Михайлович позднее вспоминал об этом событии: «Я молил Бога, чтобы Ники встретил меня сурово.

Меня ожидало разочарование. Он обнял меня и стал со мною разговаривать с преувеличенной добротой. Он меня знал слишком хорошо, чтобы понимать, что все мои симпатии были на его стороне, и только мой долг отца по отношению к Ирине заставил меня приехать в Царское Село.

Я произнес защитительную, полную убеждения речь. Я просил Государя не смотреть на Феликса и Дмитрия Павловича как на обыкновенных убийц, а как на патриотов, пошедших по ложному пути и вдохновленных желанием спасти родину.

– Ты очень хорошо говоришь, – сказал Государь, помолчав, – но ведь ты согласишься с тем, что никто – будь он великий князь или же простой мужик – не имеет права убивать.

Он попал в точку. Ники, конечно, не обладал таким блестящим даром слова, как некоторые из его родственников, но в основах правосудия разбирался твердо.

Когда мы прощались, он дал мне обещание быть милостивым в выборе наказания для двух виновных. Произошло, однако, так, что их совершенно не наказали. Дмитрия Павловича сослали на персидский фронт в распоряжение генерала Баратова, Феликсу же было предписано выехать в его уютное имение в Курской губернии. На следующий день я выехал в Киев с Феликсом и Ириной, которая, узнав о происшедшем, приехала в Петербург из Крыма. Находясь в их вагоне, я узнал во всех подробностях кошмарные обстоятельства убийства. Я хотел тогда, как желаю этого и теперь, чтобы Феликс раскаялся бы в своем поступке и понял, что никакие громкие слова, никакое одобрение толпы не могут оправдать в глазах истого христианина этого преступления». (Вел. кн. Александр Михайлович. Книга воспоминаний. М., 1991. С. 219–220.)

По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «Все говорило за прекращение дела, а главное – просьба императрицы-матери. И 23 декабря Государь телеграфировал императрице Марии Федоровне: “Благодарю за телеграмму. Дело будет прекращено. Целую. Ники”.

23 декабря Его Величество, не касаясь производившегося следствия, велел прекратить судебное преследование лиц, замешанных в убийстве Распутина или в сокрытии следов преступления, велел князю Юсупову выехать немедленно в его имение в Курской губернии, что и было выполнено в тот же день.

Утром великий князь Дмитрий Павлович был вызван к генерал-адъютанту Максимовичу, и ему было объявлено Высочайшее повеление отправиться немедленно на персидскую границу в распоряжение начальника действовавшего там отряда генерала Баратова. Поезд был назначен на 2 часа ночи. Для сопровождения великого князя был назначен генерал Лайминг и флигель-адъютант Кутайсов.