Одиннадцатый легион - Денис Юрин

* * *

Мозг моррона не умер, через какое-то время он заработал вновь, наверное, специально для того, чтобы обречь своего хозяина на новые муки. Боль, резкая боль пронзила все тело. Ныл каждый орган, зудела каждая кость, начиная от раздробленных осколком стены ног и заканчивая затылком, облепленным какой-то вязкой и липкой массой. Он больше не ощущал себя человеком, единым организмом, скорее пока еще живой грудой медленно умирающих, бьющихся в аритмичных конвульсиях органов.

Единственной нитью, еще связывающей его с внешним миром, был слух. Сквозь жалобные стоны раненых, раздающиеся то слева, то справа, сквозь отдаленный шум ветра, блуждающего среди ущелий высоких гор, и железный лязг бушующего вдалеке сражения доносился какой-то слабый ритмичный звук. С каждой секундой он нарастал, становился громче и громче, пока не заглушил все вокруг. Разбитыми ребрами спины Дарк чувствовал дрожь земли, диссонирующую с мерным колебанием воздуха.

Неимоверным усилием воли моррон приоткрыл залепленные кровью веки и понял, почему он вновь почувствовал боль.

По усыпанному обломками и изуродованными трупами подножию гор в каких-то пятнадцати метрах от него маршировала походная колонна орков. Бой был окончен, Орда направлялась к Кодвусу, оставив позади себя лишь несколько небольших отрядов для подавления последних очагов сопротивления разрозненных остатков гарнизона, запертых на верхних этажах полуразваленной крепости.

Дарк не видел лиц солдат, но слышал их возбужденные голоса, опьяненные долгожданной победой. Впереди у них был Кодвус, а за ним и ненавистный мир людей: города и селения, разрозненные и ослабленные недавней войной армии враждующих между собой королевств, которые не смогут оказать достойного сопротивления агрессорам.

Упоенные мыслью о близкой и сладостной мести, мечтаниями о новых землях, славе и богатстве, воины могучей армии спешили навстречу своей смерти, навстречу врагу, против которого бессилен меч и бойцовский дух. Орки не могли знать, что из стотысячной армии, перешедшей сегодня горный рубеж, вернется обратно в степь не более тысячи – гарнизон, оставленный Ур-Пьером на месте разоренного и сожженного дотла Кодвуса.

В отличие от сынов степей, Дарк знал их будущее и был спокоен. Он выполнил свою нелегкую миссию, предотвратил гибель человечества, пожертвовав жизнями близких людей и жителями пограничного государства. Именно поэтому его и мучила боль, а искалеченная плоть не срасталась.

«Ирония судьбы, парадокс, насмешка фортуны, – думал Дарк, борясь со все новыми и новыми приступами боли. – Взрыв «Стены» завершил мою миссию, повернул «Колесо истории» в нужном для человечества направлении, но… Я ударился о землю через несколько секунд после поворотного, решающего момента. Какие-то жалкие мгновения, проведенные в полете, обрекли меня на смерть или на что-то еще, чего не знает даже Мартин. Что будет со мной: умру или, быть может, регенерируюсь за какую-нибудь пару сотен лет? А если вдруг воскресну, буду ли помнить…»

Размышления моррона внезапно оборвались, а с окровавленных губ слетел последний вздох, похожий на хрип. Всесильное «Колесо истории» прокатилось по подножию горы, оставив за собой кровавый след, безжалостно раздавив прошлый день и устремившись в будущее.

Профессор Теодор Хофмайер торопился домой. Спешка и его повышенная нервозность уже несколько раз за сегодняшний день приводили к скандалам и доставили ему много неприятностей. Сначала он сорвался на служителя аэропорта, который чересчур придирчиво, по мнению седобородого ученого мужа, осматривал багаж, затем на таксиста, слишком назойливо предлагающего свои услуги, а уж потом очередь дошла и до его старательной помощницы Генриэты, пытающейся забрать у него Книгу и отвезти ее в университетский музей. Педантичная и законопослушная ассистентка никак не могла понять, что ее уважаемый патрон и учитель готов подвергнуться любому административному взысканию за нарушение правил Ученого Совета, лишь бы соприкоснуться с Истиной, потушить костер познания, бушевавший сейчас у него в крови.

Уважаемый коллегами и даже любимый студентами профессор кафедры античной истории господин Т. Хофмайер прекрасно знал, что его спонтанные, необдуманные действия нарушают введенное им же положение 14в/1, которое гласило: «Все экспонаты, обнаруженные археологическими, этническими и прочими экспедициями, финансированными на средства Университета, являются его собственностью и должны храниться в помещениях Музея, Библиотеки или в научно-исследовательских лабораториях…» Конечно же, он мог в понедельник получить беспрепятственный доступ к заветному тому и с самого раннего утра до закрытия библиотеки наслаждаться упоительными сенсационными сведениями с его пожелтевших от времени страниц, однако сама мысль о том, что целых два дня, долгих сорок восемь часов, он не сможет прикоснуться к таинству, сводила с ума и толкала на глупости.

Книга была написана на герканском языке конца четырнадцатого столетия и читалась относительно легко. Он изучал ее в поезде и в самолете и даже хотел взять такси, а не ехать домой на собственной машине, припаркованной на стоянке аэропорта, но только врожденная филанийская бережливость, ставшая в мировой культуре символом жадности, и нежелание показывать находку случайному человеку, таксисту, заставили его отказаться от безумной идеи и отложить момент соприкосновения с неизвестным на время, необходимое для поездки от Фальтерберга до Гуппертайля.

Теодор, которого мама в детстве звала «осторожный Тео», а коллеги считали педантом и перестраховщиком, выжимал из старого, видавшего лучшие дни энергомобиля не менее 120 км в час, и это несмотря на скользкую от дождя трассу и установленные через каждые двадцать километров видеокамеры, фиксирующие скорость движения.

«Да, лихачество влетит мне в копеечку», – размышлял профессор в преддверии получения счетов из городской управы, но он знал, игра стоит свеч. Ему не терпелось поскорее приехать домой, разжечь камин и, погрузившись в мягкое кресло, читать, читать, читать…

Известие о том, что Ученый Совет назначил именно его научным руководителем экспедиции в один из отдаленных монастырей где-то на границе Шеварии и Восточной Геркании, было воспринято профессором Хофмайером с нескрываемым отвращением. Во-первых, как любой порядочный филаниец, он не любил герканцев с их протяжным и лающе-каркающим диалектом. Во-вторых, это означало, что на раскопки, проводимые на южном побережье славящегося своими курортами Кольбера, вместо него поедет выскочка Никман, которого он несколько раз публично обвинял в безответственном подходе к трактовке исторических фактов, «археоложестве» и прочих грехах. Но основная причина недовольства заключалась в том, что экспедиция обещала быть весьма скучной, серой и малорезультативной.

Как-то дождливым ноябрьским вечером монахи перебрали пива вперемешку с «глювайном» и в поисках новых порций спиртного случайно обнаружили вход в тайное книгохранилище, о котором никто и не помнил несколько последних сотен лет.

«Обычная, скучная библиографическая экспедиция, – думал профессор по дороге в монастырь. – Если повезет, то управимся за три-четыре дня: составим опись книг, нотацию с кратким содержанием, упакуем находки и обратно в Фальтерберг. Если не позволять ленивым ассистентам пить слишком много пива и долго болтать со словоохотливыми монахами, то до выходных управимся». Он не изменил своего скептического мнения и по приезде. Большинство томов было или малоценными копиями уже известных церковных трудов, или перепиской местных ландсграфов с монастырем и многочисленными вассалами. Ничего интересного: давно известные или второстепенные исторические факты.